— Генри, я...
— Эмми, я думаю…
Мы оба начинаем говорить одновременно, отчего я немного смеюсь, чтобы не обращать на это внимания и жестом указываю на него.
— Начинай первым. У тебя такой вид, словно на уме что-то серьезное.
— Это была ошибка, верно?
Он выпаливает это как скороговорку. Я чувствую, как сердце полностью покидает меня, но стараюсь этого не показывать. Сохраняю непринужденную улыбку на лице, пока он наблюдает за мной.
Ошибка.
Вот что, по его мнению, это было. Я не должна с этим мириться. Знаю, что не должна. Не могу продолжать быть грустным маленьким щенком, который ходит за ним повсюду, словно не имеющим собственного дома. Не могу продолжать думать, что его чувства изменятся.
— Как раз собиралась сказать, что, думаю, мне стоит поспать в гостевой комнате, — говорю я, кивая. — Ты прав. Мы оба немного выпили и, очевидно, не могли ясно мыслить. У тебя было много адреналина после той драки, в которую ввязался, — я поддразниваю его, как будто между нами все в порядке. Смеюсь, а он улыбается, отчего на щеке появляется эта чертова ямочка.
Он делает глубокий вдох.
— Ты права. Совершенно права. Я не мог ясно мыслить.
— Я тоже. Ты застал меня врасплох, — я смеюсь. Это выходит легко, как будто сердце не разрывается надвое, как будто я не хочу упасть и плакать, пока не засну.
— Прости, Эмми.
— Эй, нет, — говорю я, пожимая плечами. — Все в порядке. Правда. У нас все хорошо.
Я должна сохранить нашу дружбу любой ценой. Он нужен мне. Верно? Нужна его семья. Они — единственное, что у меня есть. Его отец женится и я должна быть там. Все еще хочу увидеть Шарлотту и поддержать человека, который практически вырастил меня. Попрощавшись с Генри, я попрощаюсь и с его семьей.
Эта мысль пугает больше всего на свете.
— Друзья? — спрашивает он.
— Друзья, — соглашаюсь я.
Когда я поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты и пойти в гостевую дальше по коридору, он еще раз зовет меня по имени. Я оборачиваюсь и всего на долю секунды появляется надежда. На мгновение задумываюсь, что, может быть, он собирается взять слова обратно, и я заберусь к нему в постель, пока тот будет обнимать меня всю ночь.
— Ты все еще собираешься пойти со мной на свадьбу папы и Холли, верно?
Я сглатываю, превозмогая боль.
— Конечно. Ни за что на свете не пропустила бы ее.
Я улыбаюсь и поворачиваюсь к нему спиной, закрывая за собой дверь. Не успеваю сделать и нескольких шагов, как на глаза наворачиваются слезы. Как только добираюсь до спальни, я забираюсь под прохладные простыни и плачу так тихо, как только могу. Не хочу, чтобы он это слышал.
Такое чувство, что сердце раскалывается пополам.
Как будто оно больше не мое. Или, может быть, его вообще нет. Оно просто... испарилось.
Первый раз не должен быть таким. Все это неправильно.
Тело болит. Я подтягиваю колени к груди и пытаюсь замедлить дыхание. Если смогу заснуть, может быть, когда проснусь, попытаюсь оставить все позади.
Может быть, просто переживу свадьбу, а потом решу, что делать — решу, достаточно ли у меня сил, чтобы попрощаться с Генри и его семьей.
Еще один всхлип сотрясает меня.
Просто засни. Просто засни.
Просто, мать его, засни.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Генри
Несколько месяцев спустя
Это последняя игра сезона, но я чувствую, что все слишком неправильно. Последние несколько месяцев были адом без Эмми. Я поговорил с отцом на свадьбе и рассказал обо всем, что произошло и о том, как боялся, что разрушил дружбу. Он посоветовал поговорить с ней, дать понять, что я чувствую.
«Поговорить» — сказал он.
Так я и сделал. Когда мы вернулись домой после поездки на свадьбу, я все выложил. Сказал, что люблю ее как друга, но боюсь, что все испортил. Сказал, что не следовало заниматься сексом в тот день. Это была моя вина, что я был достаточно пьян, чтобы думать членом, а не мозгами.
И она ушла.
Я никогда не заставлял ее плакать. И видеть, как глаза Эмми краснеют, слышать, как она давится рыданиями, глядя на меня... жестоко.
Никогда в жизни не чувствовал себя так чертовски подавленно. Сердце разбилось, и я немедленно захотел повернуть время вспять. В ту секунду, когда она вышла за дверь и по сути вычеркнула меня из своей жизни, я хотел вернуть все обратно.
О чем, черт возьми, думал? Она — самое важное для меня. Всегда была. И я облажался.
— Вынь голову из задницы и включайся в игру, Сэйнт! — кричит тренер. Он сильно хлопает меня по шлему, и я киваю, давая понять, что это просто случайность. Неудачное начало.
Я делаю глубокие вдохи, пытаясь унять сердцебиение, прежде чем вернуться на лед и оглядываю каток, надеясь, что Эмми решила прийти на последнюю игру.
Я играл без нее всю весну и ненавидел каждую секунду. Скучаю по возможности чувствовать, что она наблюдает. Скучаю по возможности застать ее на обычном месте, широко улыбающейся и кричащей во все горло, разодетой в кукурузное и голубое джерси.
Но игра продолжается и я должен перестать беспокоиться о том, здесь она или нет. Потому что мы проиграем, и это будет моя гребаная вина. Последняя игра перед тем, как закончу школу и уеду далеко отсюда, чтобы присоединиться к Preds.
Черт, я даже не смог сказать, что подписываю с ними контракт на следующий год.
Остальная часть игры проходит ожидаемо — я забиваю ровно ноль голов, пока мы проигрываем три к одному. Единственная хорошая новость — это то, что несколько парней из другой команды набросились на нашего вратаря. Я находился ближе всех, а это значит, что стал первым, кто присоединился к веселью.
Шлем слетел сразу же, позволив одному чуваку ударить меня в нос. Но это только подтолкнуло махать кулаками сильнее, пусть я и получил несколько хороших ударов по лицу.
Из-за этого меня отправили на скамейку штрафников, но оно того стоило.
С вратарем шутки плохи.
Сейчас я принимаю душ после игры и в последний раз смываю кровь с лица в раздевалке «Мичигана».
— Последняя игра. Каково это, Сэйнт? Уезжаешь от нас в Мюзик-Сити? — спрашивает один из парней.
Я пожимаю плечами, выключаю горячую воду и оборачиваю полотенце вокруг талии.