Такой же контраст в изображениях животных и людей мы видим в произведениях малых форм. Сосуды в форме животных, в частности пары быков, найденные в Бююккале, обладают жизненной правдивостью и особым очарованием. Сосуд в форме вздыбленной лошади, которую держит на поводу конюх, найденный в Йозгате, хотя и выполнен значительно грубее, но резко задранная голова лошади и мощный поворот ее удлиненной шеи насыщены силой и движением и имеют неповторимую индивидуальность.
Статуэтки же богов, наоборот, очень условны и фактически повторяют фигуры с наскальных рельефов.
От крупных отдельных каменных скульптур практически ничего не осталось. Почти полностью разрушенная фигура в Фассиларе и нижняя часть статуи, найденная в Аладже, не вызывают восторга. Однако надвратные фигуры в Богазкёе и фрагменты человеческой головы в увеличенном масштабе, найденные там же, свидетельствуют, что в столице мастерство хеттских скульпторов было значительно выше.
За пределами самой хеттской территории нет почти ничего, что можно было бы отнести к памятникам искусства. В Бейджесултане, например, вообще не обнаружено следов применения камнетесных инструментов. Однако здесь не следует торопиться с выводами, так как далее на западе, в Сипилусе и Карабеле, имеются наскальные типично хеттские скульптуры. Их зачастую принимали за мемориальный памятник в честь завоеваний хеттских царей, однако, по последним данным, это изображение, высеченное по приказаниям местных правителей, имело религиозный характер. Поэтому не следует заблуждаться, полагая, будто все наскальные рельефы Анатолии были чисто хеттскими по стилю и происхождению. Судя по тому, что нам известно о рельефах Древнего царства, они во многом отличались от рельефов периода Нового царства. Вполне возможно, что на развитие последних сильно повлияли иноземные элементы, в том числе привнесенные из Западной Анатолии. Однако, для того чтобы прийти к какому-либо заключению, требуется больше материала.
Прежде чем обратиться к литературным произведениям хеттского периода, необходимо сразу во избежание недоразумений внести в этот вопрос полную ясность. Говоря о «литературе» на древнем Ближнем Востоке, мы вовсе не подразумеваем произведение, порожденное силой творческой фантазии и предназначенное для читающей публики, ибо читающей публики просто не существовало. Точно так же нельзя рассматривать сохранившиеся отрывки литературных произведений как закрепленные в письменной форме памятники устного народного творчества.
У нас нет, например, никаких доказательств, что хеттская эпическая поэзия, хотя она и содержит некоторые элементы, связывающие ее с фольклором, представляет собой «замороженный» вариант устного творчества, как это произошло с гомеровским эпосом с появлением письменности. Скорее наоборот — эти традиционные элементы были лишь реминисценциями месопотамской литературы, и тексты, которые мы склонны рассматривать как литературные произведения, на самом деле были упражнениями, весьма распространенными в месопотамских школах писцов. Большая часть этих упражнений заключалась в том, что юные писцы копировали старые тексты. И в этой связи появился своего рода свод традиционных текстов, который переписывался неоднократно в течение столетий существования клинописи повсюду, где она была распространена.
Литературные тексты занимали в этом своде довольно незначительное место: преобладали тексты молитв, словари и различные документы. Совсем непонятно, почему в этот ряд вообще вошли индивидуальные литературные тексты. Не исключено, что они сохранились скорее из просветительских, консервативных соображений, а не потому, что их стремились сберечь из-за популярности или художественных достоинств.
Та же консервативная традиция прослеживается в стремлении дословно сохранить древние тексты. Однако со временем писцы могли частично изменять древние тексты, переводить месопотамские тексты на свои языки, и, таким образом, оригинальные копии были дополнены местными подробностями. В результате в Хаттусе возникали литературные тексты, основанные на месопотамских традициях, но зачастую имевшие типично хеттский «оттенок». Так, эпос о Гильгамеше сохранился в архивах Богазкёя не только в первоначальной аккадской версии, но и в переводах на хурритский и хеттский языки. Судя по тому, что осталось в хеттской версии, те части эпоса, которые относились к городу Уруку и интересовали главным образом жителей Месопотамии, были сокращены для анатолийских читателей. И наоборот, эпизод борьбы с Хумбабой, происходившей на территории хурритов, вдали от центров месопотамской цивилизации, явно был расширен и дополнен в угоду читателям этих областей. Кроме того, переводы на хурритский предполагают, что эпос о Гильгамеше стал известен хеттам через посредство хурритов.