Зайдя в рукомойник, и спокойно там переодевшись, она пока не понимала на что ей рассчитывать. Точнее, старалась понять, но выходило как-то нескладно. Сложив сменную одежду в тёмный пакет и спокойно отдав их врачу, она надеялась, что её смиренность рано или поздно вознаградиться. Покинув маленькую страшную уборную и сев на стул возле двух санитаров, она заметила, что женщины-инспектора уже и след простыл, что не могло не послужить для неё новой дозой страха где-то внутри, хоть она и чувствовала детским сердцем, что та не рвётся ей помогать.
– Поживее расписывайся здесь, – врач с угрюмым видом тыкал своими неуклюжими и пухлыми пальцами в места (а иногда и насильно закрывая ладонями документ), где хотел получить от девочки подписи из-за чего Мэйшес толком и не могла прочесть бумаги, которые он ей велел подписать, – Здесь и здесь.
– Как вы со мной разговариваете? – со спокойным, но с внезапно серьёзным взглядом исподлобья возразила маленькая леди
– И зачем вы закрываете мне руками документ?
Врач, сдвинув брови, насмешливо посмотрел на неё:
– Если ты сейчас будешь перечить и не подпишешь всё, что нам нужно – мы положим тебя в самое острейшее отделение на этаже, а там у людей диагнозы посерьёзнее твоего. «Как человек, работающий в медицине может разделять диагнозы на серьёзные и несерьёзные?» – подумала про себя Мэйшес
– «Это же совсем безнравственно и вряд ли соответствует требованиям медицины. Но если я сейчас начну с ним пререкаться, мало ли что этот невежа, которому самому нужны врачи, решит сделать со мной?»
– А какой у меня диагноз? – Мэйшес постаралась сделать милое лицо, чтобы дать упитанному громиле небольшую возможность блеснуть какими-нибудь знаниями в своей сфере и иллюзию отходчивости. Пусть этот буян думает то, что она не обижается на него за отвратительное поведение не только как со стороны врача, но и как человека.
– F32. – суховато ответил санитар. Вслед за этим он прокрутил старый телефон с колесиком и набрал цифры, созваниваясь с детским отделением. Через пять минут, изматывающих ожиданием, в комнату вошли ещё двое чуть менее крупных санитаров – это были две плотные женщины. Громила, даже не посмотрев на Мэйшес, безжизненно продолжил заполнять бумажки и бесстрастно отвесил:
– Завтра вещи из детсада придут. Пока забирайте.
– Куда вы меня несёте? – Мэйшес даже не успела договорить.
Двое врачей вмиг схватили малышку мертвой хваткой за внутреннюю сторону плечей. Маленькая леди ни разу не была в больницах или чего ещё хуже – клиниках для душевнобольных. Страх и тревога сковали Мэйшес изнутри, ноги моментально стали ватными – она даже была не в силах ступать на них. Поэтому, когда две высоких санитарки несли маленькую девочку под руки, рост которой не достигал и метра, то казалось, что маленькая леди будто летела в воздухе. В горле от накатившего ужаса перехватило дыхание, сердце словно сжалось в комок и Мэйшес почувствовала слегка подступающую панику и дурноту. Хотелось побежать, закричать, завопить, но какой теперь в этом был смысл, когда тебя уже сжимают две здоровенных руки неотёсанных врачей?
На местных часах стрелки показывали уже пол первого ночи.
По дороге в палату, куда её несли санитарки, она наблюдала, как комната, в которой она сидела с инспектором и двумя первыми врачами, исчезала у неё из виду. Долго идти не пришлось – буквально через пару минут она оказалась у порога своей палаты.
Вдруг подошла какая-то старая женщина, которая являлась, скорее всего, медсестрой. На вид ей было лет шестьдесят, она была невысокого роста, почти в два раза меньше того толстого буяна, строящего из себя специалиста, который не внушал ничего кроме страха. В руках у неё был шприц.
Открыв палату, санитарки занесли Мэйшес на ближайшую кушетку и силком положили на кровать, оставляя на плечах крупные синяки. Не обращая внимания на попытки Мэйшес сопротивляться, на истошные крики и предупреждения девочки о возможном наличии аллергии, о которой на входе даже не удосужились спросить, медсестра вколола ей дозу неизвестно какой субстанции, которая выполняла функцию снотворного, объединённого с успокоительным. Шприц был введён очевидно криво, да что уж говорить – наплевательски по отношению к ребёнку, так что несмотря на то, что маленькую девочку держали почти три медицинских работника, очередная гематома, не заставила себя ждать и теперь, к разнообразию, красовалась на крохотном бедре. Невзирая на врачей, зверски пугающих Мэйшес и ту жестокость, которую успели к ней проявить взрослые люди – от врачей до инспектора детского сада, перед неизбежным и накатывающим сном она не смогла сдержать слёз, лихорадочно прося прощения у Азриэля, прося у всего святого о том, чтобы её друг сам как можно скорее проснулся! Маленькая леди, засыпая, мечтала о том, как дети смогли бы, как и прежде сидеть там, на полянке в лесу и слушать чириканье птичек, пока их усыплял бы лесной воздух, а не противные препараты!.. Она клялась себе, что ни в жизни больше не оставила бы его без присмотра и отчасти, хоть и стремилась так не делать, но винила в его в своем состоянии. Да, он уже достаточно немаленький и может отличить что плохо, а что хорошо, что вредно, а что нет, но всем же нам порой бывает нужна забота?