– Тебя переводят в другую палату, – отчётливо пояснила женщина, – собираем вещи и идём за мной.
Искра призрачной надежды затеплилась в сердце Мэйшес – должно быть, её безмолвию пришёл конец и сейчас её переведут в лёгкое отделение. Она обязательно позвонила бы тёте и попросила бы ту немедленно забрать её отсюда, сообщив о творившемся беззаконии. Так она, поспешно собрав свои носки и единственную передачку – небольшой сундучок с её одеждой, который ей привезла инспектор через пару дней, как Мэйшес заехала в клинику (у других пациентов были хотя бы тапки, ей же всё это время не выдали никакой обуви, из-за чего ей приходилось таскаться в одних носках), выбежала в коридор за медсестрой, опережая Николь – мало ли ей из-за неё не достанется место в лёгком отделении.
– Вы же меня кладёте в лёгкую палату, да? – предвкушая положительный ответ, спросила Мэйшес послушно идя с медсестрой.
Но та почему-то молчала, продолжая идти по коридору с равнодушным выражением лица.
– Почему вы молчите? – снова обратилась к медсестре Мэйшес, пока её вера в лучшее постепенно угасала, а каждая минута тишины отдавалась острой болью в груди.
– Тебе сюда. – уклонилась женщина, оказавшись перед одной из палаты. Открыв дверь, она взяла Мэйшес за плечо и выставила в комнату, наплевав на законные, казалось бы, попытки Мэйшес узнать, куда её ведут.
Так Мэйшес очутилась в такой-же, ничем непримечательной палате. Такие же дети, только более разношёрстный выбор: здесь находились восемь человек, четверо из которых были мальчиками, а трое – девочками.
Горло Мэйшес будто сдавило жгутом. Будучи обманутой психиатром, на которую Мэйшес, несмотря на её обращение, возлагала надежды, хотелось плакать навзрыд, но что-то не давало расплакаться, и от этого ещё больше давило и болело внутри.
У окна, к счастью или к сожалению, она увидела мальчика. На вид ему было где-то лет семь, и он был слегка выше неё. Его черты лица и сама внешность так колко в сердце отозвались воспоминаниями о дорогом ей друге из детсада, которого она, казалось бы, уже не видела вечность. В течении двух месяцев практически полной изоляции её голову эпизодично (в основном в периоды дикого отчаяния) посещали сомнения, что она, быть может, на самом деле всё выдумала? И никакого Азриэля вовсе не существует? А живой ли он вообще? Чаще этого она вспоминала о тёте, сохраняя маленькую искру надежды в то, что она обязательно скоро-скоро придёт за ней. Время тянулось так монотонно, что могло свести с ума, наверное, даже самого стойкого человека. Ещё и эти таблетки, подвергающие разум забвению. От скуки и безысходности хотелось время от времени лезть на стену или до боли в руках пока те не устанут сжимать кулаки. Мэйшес в основном рыдала, пока у неё не начинала адски ныть голова, от боли которой она, в итоге, просто отрубалась.
Постояв в середине комнаты, она решилась подойти к заприметившемуся ей мальчику. Шизофрения у него или что ещё похуже – было уже не важно. Через какое-то период времени страх умереть значительно притупился.
– У тебя запредельно красивые черты лица, – с грустью произнесла Мэйшес, подобравшись к ребёнку, который наблюдал за чем-то стоя у окна.
– Оу, спасибо, – робко поблагодарил маленький незнакомец, суетливо убирая с глаз тёмно-русые волосы и испугавшись того, как неожиданно подошла к нему маленькая леди, – видел краем глаза как тебя привела медсестра. Как тебя зовут?
– Мэйшес, – усталыми глазами смотрела снизу-вверх маленькая пациентка на нового друга, – а тебя?
– А меня Каспер. – негромко отозвался мальчик, – ты давно здесь?
– Где-то два месяца, какой у тебя диагноз? – поинтересовалась Мэйшес с проявившейся лёгкой улыбкой на лице.
– Депрессия, – он немножко отдалился и сел на свою кровать, похлопав около себя как-бы приглашая Мэйшес сесть рядом.
– F32. – Мэйшес встала возле подоконника, вглядываясь в обыденный пейзаж и одновременно продолжая рассматривать пастельно-голубые глаза Каспера, – а у тебя?
– Что это? – приподняв брови, озадаченно посмотрел на неё мальчик.
– То же самое, что и у тебя. – пояснила Мэйшес и села рядом.
Так Каспер рассказал ей про его друзей, находящихся в палате. Здесь была девочка с истеричным расстройством личности, которая раньше с ним дружила, но в последствии они перестали общаться из-за того, что Поппи начала его обижать, и пара его друзей-мальчиков, которых звали Томас и Дейв – они были вредными и надоедливыми, как мухи, детьми, предлагающими Касперу затеять время от времени всякие безответственные вещи: например, украсть огромную горсть таблеток, которая была нормой за пару дней у медсестёр и словить, как они выражались, «трип» или обидеть самую маленькую девочку в их палате. Про них Мэйшес было мало чего известно (она особо не интересовалась) и какие у мальчиков имелись диагнозы: кроме того, что эти двое были из неблагополучных семей. Ребята не особо нравились Мэйшес. Да и они иногда позволяли себе обзывать её, на что она обижалась и иногда жаловалась Касперу по поводу их поведения, но он, будучи немного постарше своих друзей, почему-то не предпринимал никаких попыток остановить их – говорил, что их проще игнорировать будто бы и сам был не рад таким «друзьям», но выбора у него особо не было. Ещё здесь лежала Доротти – та самая маленькая девочка в палате, которую были не прочь обидеть друзья Каспера.