Мэйшес, то ли, всё-таки, себя. В темноте можно было тихонько подкрасться поближе чем и воспользовалась Поппи. К тому времени, как Каспер уже уснул, она залезла на него и начала целовать, хотя прекрасно знала, что он уже немало наклевался затуманивающих разум препаратов и у того даже не оставалось сил её оттолкнуть, что ему, конечно же, не шло в оправдание.
– Боже, посмотри, – ахнула Дороти и сожалеюще прошептала на ухо Мэйшес, подталкивая легонько её в бок и оповещая ту о происходящем. – Какое позорище, мне очень жаль.
Затем Поппи начала спрашивать бессознательного Каспера о Мэйшес, вытягивая из него всякие неосознанные глупости и продолжая пользоваться его состоянием.
– Слышишь, что он о тебе говорит? Он говорит о том, что ты простодушная и так легко ему поверила! – Поппи, показательно и невинно смеясь, обратилась к Мэйшес, которую в безмолвной истерике во всю одолевали тревожные судороги под одеялом. Уголки её губ изогнулись в жестокой улыбке, а серые глаза сверкали в темноте неподдельным удовольствием и совершая пакость, те знали, что Мэйшес как минимум сейчас больно.
– Засыпай, Дороти, представление закончилось, – устало сказала Мэйшес, держа ребёнка за руку, а второй заслоняла глаза.
– Он совершил большую ошибку, оказав доверие друзьям, вкравшимся в его милость! – пыталась утешить её Дороти, вытирая с лица Мэйшес сопли и слёзы, которые она старалась прикрыть руками чтобы никто не видел – Умоляю тебя, не плачь.
Дети втроём, тщательно скрывая свою ребяческую ревность, вовсю целую ночь потешались и над ней, и над Каспером, который ни в чём в данный момент не отдавал себе отчёт. Её страданий им, казалось, было мало. А ведь о том, что у Мэйшес и так умерла мама они были ещё как осведомлены, но всё равно продолжали издеваться. Это спокойное бесстыдство и совершение подлости доводило её до невыразимого бешенства, так как она чувствовала то, что неспособна повлиять, как говорил Элис, на бездумных людей. Пожалуй, его слова она запомнит надолго.
– Мэйшес, очнись, мы не должны ссориться, – устало потерев глаза, подошёл к ней Каспер, – мы немного засиделись допоздна!
Но девочка уже спала. От неё не осталось ничего, кроме прекрасных тёмных глаз, в которые Касперу наверняка будет больно, если у него имеется хоть капля совести, смотреть днём. Будь они, наверное, едва-ли меньше, в них, казалось, не уместилось бы столько печали.
Извиняясь перед ней спящей и осознав, что она сейчас ничего не услышит, Каспер, сетуя на происходящее, сонно потянулся, зевнул во весь рот и добравшись до своей кровати расплакался в ней же, а после с горечью внутри, заснул…
Глава 11. «FOUL PLAY»
Продрав глаза в семь утра и сделав это первой, её руки вновь беспощадно задрожали, а при попытке встать и взять у Дороти бутылку с водой ноги переставали слушаться, напоминая вату. Лицо Мэйшес выражало печаль и уныние, руки были бессильно опущены, словно тяжесть произошедшего уже была чрезмерна для её сердца. В голове возникало так много вопросов: Как? Почему? Чем я заслужила такое отношение? Так больно. Так безумно больно.
Отрывки воспоминаний увиденного ночью атаковали сердце, а память хозяйки изводила маленькую леди до слёз ночными эпизодами. Создавалось ощущение будто в живот воткнули нож и по сей момент крутят и вертят им там, между органов. Его бестолковые «друзья» и подружка остатки ночи и под утро шептали ей на уши всякую ерунду, мешая спать. Точнее, это было то, что ей хотелось считать ерундой, в те моменты она не знала кому верить: Каспер последующий день постоянно хотел загладить перед ней вину, вновь утверждая, что хочет дружить только с ней, а они продолжали напоминать ей о том, как она промахнулась при выборе друга и какая она глупая и наивная неудачница. «Я действительно тупая как пробка? Они говорят правду?» – не могла выкинуть из головы Мэйшес подобные мысли, пока она со слезами изливала Дороти и Элису свою печаль. Тело не слушалось. Медсёстрам пришлось подсадить её на более тяжёлые медикаменты и антидепрессанты.