Затем следовало описание приезда негорбящегося человека в больницу, сцена прощания с телом командарма.
В конце старый товарищ Гаврилова, с которым он встречался накануне операции, Попов, получил адресованную ему записку:
«Алеша, брат! Я ведь знал, что умру». И далее командарм завещал старинному другу поселиться со своей женой, вместе растить детишек.
А вначале было такое предисловие: «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М. В. Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видел его раза два. Действительных подробностей его смерти я не знаю — и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не является репортаж о смерти наркомвоена. Все это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нем подлинных фактов и живых лиц. Бор. Пильняк».
Предисловие, написанное по требованию редакции журнала «Новый мир», не развеяло предположений, а, наоборот, укрепило их. Об этом говорит и тот факт, что весь тираж номера журнала «Новый мир» за 1926 год с «Повестью непогашенной луны» был конфискован. Полученные подписчиками экземпляры изымались, их хранение приравнивалось к контрреволюционной деятельности. Послевоенные поколения советских людей об этом рассказе не знали. И только благодаря журналу «Знамя», который в конце 1987 года опубликовал «Повесть непогашенной луны», читатели получили возможность сами убедиться в том, кого вывел в своем произведении Пильняк под именем командарма Гаврилова и негорбящегося человека. В 1989 году издательство «Книжная палата» выпустило в свет сборник избранных произведений Бориса Пильняка, неспроста открывающийся «Луной», которая из всего литературного наследия Пильняка вышла у нас первой. Кстати, за рубежом, включая и страны Восточной Европы, книги Пильняка обычно открывались именно этим рассказом.
Летом 1926 года вокруг него разгорелся скандал. Какое-то количество экземпляров «Нового мира» с «Повестью непогашенной луны» все же разошлось. Хотя Сталин и Фрунзе не были названы по именам, современники мгновенно разглядели знакомые черты. О внезапной смерти Фрунзе ходило немало предположений и слухов. Словом, уже в шестом номере «Нового мира» за 1926 год публикация рассказа Бориса Пильняка была признана явной и грубой ошибкой. Писатель публикует покаянное письмо, но покаяние носит странный характер: Пильняк не снимает главного в произведении.
«В мае этого года, — пишет он, — в «Новом мире» была напечатана моя «Непогашенная луна», получившая столь прискорбную для меня известность… Формальная сторона возникновения в печати этой повести такова. Написав «Луну», я собрал группу писателей и моих знакомых партийцев (как это я обыкновенно делаю), чтобы выслушать их критику, — в том числе был и редактор «Нового мира». Повесть была выслушана большим сравнительно количеством людей, одобрена и тут же взята к напечатанию для «Нового мира», — редактором же было предложено мне написать и предисловие, которого в первоначальном варианте не было… И позвольте сказать мне по существу. Сейчас, задним числом (я никак не хочу этим письмом себя оправдать) я вижу, что появление моего рассказа и напечатание его — суть бестактность. Но поверьте мне, что в дни написания его ни одной недостойной мысли у меня не было, — и, когда я, вернувшись из-за границы, услыхал, как был принят мой рассказ нашей общественностью, — ничего, кроме горького недоумения, у меня не было, потому что никак, ни на одну минуту я не хотел написать вещи «оскорбительной памяти тов. Фрунзе» и «злостью клевещущей на партию» (как было написано в июньском «Новом мире»)… Никогда, ни на одну минуту, я не хотел написать вещи, которая могла бы быть оскорбительной для партии!
Все годы революции и по сегодняшний день я чувствовал и чувствую себя честным человеком и гражданином моей республики, — человеком, который делает по мере сил своих нужную революции работу…»
Ни клеветы, ни «оскорбительности повести для памяти Фрунзе» писатель, как видим, не признает. Июньскую книжку «Нового мира» он прочел в Шанхае, о конфискации пятого номера с «Повестью…» не знал, как и о том, что его имя попало в картотеку на Лубянку. Правда, арестовали его только в 1937 году в день рождения сына, которому исполнилось три года, на даче в Переделкине. В двадцать шестом году арест был бы преждевременным — его мотивы лежали бы на поверхности. Расправиться тогда с писателем означало бы признать правдивость изложенного в повести. Риск был слишком велик, и Сталин, как дальновидный политик, предпочел в данном случае расчетливую сдержанность. «Вы беспощадно истребляете талантливых, но лично вам неугодных русских писателей. Где Борис Пильняк?» — спрашивал из Парижа Сталина в открытом письме Федор Раскольников. Сын Пильняка получил ответ на этот вопрос только в 1988 году. Военная коллегия Верховного суда СССР сообщила ему, что Пильняк-Вогау Борис Андреевич, 1894 года рождения, был необоснованно осужден 21 апреля 1938 года Военной коллегией Верховного суда по ложному обвинению в совершении государственных преступлений и приговорен к расстрелу, который произведен в тот же день. Жену Пильняка (он происходил из семьи немцев-колонистов, приехавших в Россию во времена Екатерины II) отправили в женский лагерь под Акмолинск, где она отбывала срок вместе с сестрой Тухачевского.