И другой общий и самый поразительный момент заключается в том, что Хичкок сделал невозможной идентификацию зрителей с героем драмы, ограничив их ролью свидетелей; мы постоянно находимся рядом с Фондой, в его камере, у него дома, в машине и на улице, но мы никогда не занимаем его места, и это — новация в творчестве Хичкока, поскольку в предшествующих фильмах в основе саспенса как раз лежала идентификация.
Хичкок — режиссер, более других думающий о постоянном обновлении, — на сей раз захотел, чтобы публика испытала эмоциональный шок иного рода и, разумеется, менее привычный, нежели знаменитая и традиционная "дрожь". И последняя общая черта: Хичкок и Брессон построили свои фильмы на одном из тех совпадений, которые вызывают ярость у добросовестных сценаристов; лейтенант Фонтен чудом бежит из тюрьмы, идиотское вмешательство безжалостного присяжного спасает Генри Фонду; к этому подлинному чуду Хичкок добавил еще одно, собственного изготовления и безусловно шокирующее моих коллег: Генри Фонда (в фильме он по национальности итальянец и носит имя Балестеро) находится в безвыходном положении: он ждет второго процесса, но ему не удалось найти ни одного доказательства своей невиновности; его жена находится в лечебнице, и его мать говорит ему: "Ты должен молиться".
И тогда Фонда начинает молиться перед образом Иисуса Христа: "Господи, только чудо может меня спасти". Крупный план скованного Христа, наплыв и план улицы, по которой к нам приближается человек, отдаленно похожий на Фонду, приближается, покуда не выходит на крупный план так, что лицо его сливается с лицом героя. Этот план безусловно самый прекрасный в творчестве Хичкока, концентрирует в себе все его мотивы: перенос вины, тему двойника, легко различимую, начиная с первых английских фильмов и вплоть до самых последних, очищаемую, обогащенную, углубляемую от фильма к фильму. В этом утверждении веры в Провидение — в творчестве Хичкока дух тоже дышит, где хочет,— сходство фильмов достигает высшей точки и прекращается.
У Брессона происходит диалог между душой и вещами. Но Хичкок человечней, его всегда преследует тема невиновности и вины, его действительно волнует судебная ошибка. Девизом к картине "Не тот человек" Хичкок мог бы взять следующее высказывание из "Мыслей" Паскаля: "Справедливость и истина — это два настолько тончайших острия, что наши инструменты слишком тупы, чтобы точно коснуться их. Даже когда эти инструменты к ним приближаются, они скрывают собой острие и тычутся мимо, скорее в ложь, чем в правду".
Хичкок предлагает нам фильм о функции обвинения, о его роли, об обвиняемом человеке, о ненадежности людских свидетельств и правосудия; документальность этого фильма — лишь видимость, а в своем пессимизме и скептицизме, мне кажется, 6н ближе к "Ночи и туману", чем к фильмам Кайата. Как бы то ни было, это, вероятно, его лучший фильм, и Хичкок максимально далеко продвинулся здесь по тому пути, который он очень давно для себя избрал.
1957
Ф.Т. Потом Вы сняли "Не тот человек", сюжет которого чрезвычайно близок фактам газетной хроники...
А.Х. Сценарий основывается на рассказе, который я прочитал в журнале "Лайф". Это случилось, мне кажется, в 1952 году. Музыкант Нью-Йоркского "Сторк-Клуба" пришел домой в два часа утра. У подъезда его ждали два человека, которые стали таскать его по разным местам вроде салунов, и повсюду спрашивали у людей: "Это тот человек?" Как бы там ни было, но он был арестован и обвинен в грабеже. И хотя он был совершенно невиновен, он должен был предстать перед судом. В конце концов из-за всех этих переживаний его жена лишилась рассудка и попала в лечебницу для душевнобольных. Я думаю, она все еще там.
Один из присяжных на процессе был до такой степени убежден в виновности подсудимого, что встал и сказал: "Ваша честь, неужели нам совершенно необходимо все это выслушивать?" Из-за этого нарушения судебной процедуры процесс был отложен. А в промежутке до нового слушания дела полиция поймала настоящего вора.
Я подумал, что эта история может превратиться в интересный фильм, если показать все события с точки зрения невинно осужденного и представить его страдания как результат преступления, совершенного другим. Процесс становится еще более ужасным из-за того, что когда подсудимый уверяет всех в своей невиновности, окружающие чрезвычайно любезно отвечают ему: "Ну, конечно же!"