Она вздохнула, губы дрогнули, но ничего не сказала.
Охранники оставили их в покое, как только занавески были задернуты, и Даркен повернулся, чтобы посмотреть на нее, бросив на нее свой первый полноценный взгляд после завтрака.
— Этот цвет тебе особенно идет. — Указательный палец прошелся по бирюзовому вырезу ее платья, взгляд задержался на белом декольте, прежде чем встретиться с ней взглядом. — Он соответствует твоим глазам.
— Я уверена, что это то, что тебе больше всего в нем нравится, — сказала она все еще с оттенком раздражения. — А ты меняешь тему.
Он ухмыльнулся, проигнорировав ее второе предложение, и провел пальцем между ее грудями.
— Я бы не сказал «больше всего», Кэлен.
Неумолимый огонь в ее глазах, ощущение правильного и неправильного, которое никогда не покидало его, превратились в страсть, когда он притянул ее к себе для горячего поцелуя. Ее пальцы впились в его скальп, когда она боролась за господство в поцелуе, требуя удовольствия, по крайней мере, если они не могли договориться о политике. Соглашаться или не соглашаться никогда не было так привлекательно, как он понял, отказываясь сдаться, его язык боролся с ее языком.
Кэлен была ненасытна. Однажды он так подумал, когда она была беременна Николасом, но это было ничто по сравнению с Кэлен, признавшейся в чувствах. Однажды он насмехался над ней, говоря, что она боится любить менее чистую сторону жизни. Теперь она приняла это без зазрения совести. Спала с ним, признавая, что он никогда не будет идеальным, и при этом никогда не теряла представления о том, что значит совершенство. Он болезненно гордился ее умением идти на компромисс и страстно, страстно любил ее.
Ее зубы жадно царапали его шею, когда он прервал поцелуй, наказывая его за то, что он все еще играет в диктатора. Он мгновенно развернул ее в своих объятиях, одной рукой опустив ее декольте, а другой подтянув юбки.
— Даркен, — сказала она со стонущим рычанием, толкаясь к нему бедрами.
— Есть пожелания? — промурлыкал он ей на ухо, склоняя ее над ближайшим фаэтоном и стягивая брюки.
— Грубо, — выдохнула она чуть громче шепота, и он почувствовал, как она извивается от возбуждения.
Платье сбилось вокруг ее талии, он вошел в нее, и весь остальной мир был забыт в жарком прикосновении. Она застонала, выгнулась, сжалась вокруг его члена, задыхаясь. Мать Исповедница, казалось, хотела поскорее, без стыда, наверстать столько лет воздержания. И Лорд Рал никогда не был так удовлетворен, как сейчас, глубоко погруженный в единственную женщину, которая приняла его, знала, и все равно хотела его. В конце концов, она кончила, выдыхая его имя, и он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, когда он взял ее еще несколькими толчками, наконец потеряв себя с низким стоном.
— Я все еще думаю, что ты напрашиваешься на катастрофу, — задыхаясь, сказала она, когда они разошлись, встретившись с ним взглядом, поправляя одежду.
— Я уверен, что ты именно так и думаешь, — ответил он, застегивая брюки.
За это она отказала ему в поцелуе и стала Матерью Исповедницей, у которой были обязанности. Даркен смотрел, как она уходит, все еще переводя дыхание и удовлетворенный тем, что ее искра исходила от честности и любви. И в нем тоже была эта искра. Сначала неохотно, но в конце он намеренно сдался. Весь этот хаос, в котором у него было мало контроля и меньше одиноко личного, был создан им самим.
За всеми ухмылками и страстными взглядами, а также за поцелуями, он был удивлен, что это еще не развалилось. Удивительно или нет, но это было не так.
========== Часть 13 ==========
Солнечный свет омывал Кэлен, пока она стояла на балконе, позволяя своему трехмесячному сыну впервые ощутить вкус свежего воздуха. Ее маленький Николас, с такими же светлыми волосами, как у Денни, или Паниса Рала, как указал Даркен, с отвращением скривив губу. Она не спрашивала об этом. Она не спрашивала Даркена о многом. Признание в любви и вожделение не равнялось гармонии.
Кэлен знала, что бывают моменты истинной честности. Она лелеяла их и не сбрасывала со счетов, понимая сколько времени ушло на то, чтобы зайти так далеко.
Она никогда не предполагала, что это произойдет, но тяга не исчезла. Между ними проносились искры сами по себе, жар, электричество и сила сексуальности, и даже сдерживаемая радаханом, она почувствовала сладкое высвобождение магии при оргазме. Ее собственные потребности призывали ее воспользоваться супружеским ложем, но она все больше и больше подталкивала Даркена к этому, имея в виду нечто большее, чем гедонистическое удовольствие. Даркен казался неспособным удерживать маску после достижения оргазма, и тогда Кэлен могла забыть о мире в его объятиях. Она чувствовала связь между ними, двумя разбитыми сердцами, пытающимися склеиться, и чувствовала, что у нее есть ответ на вопрос, который она никогда не могла выразить словами.
Затем, когда они проснутся утром, оно снова исчезнет. Кэлен всегда видела в глазах Даркена, что в этом человеке было нечто большее, чем он хотел признать… Но знание не равнялось пониманию. То немногое, что она поняла, было достаточно для любви, но даже это не дало ей всего того, что она хотела.
Она должна была поверить, несмотря на всю его сдержанность, что Даркен чувствовал то же самое. Он любил поговорить. Он любил рассуждать. Но редко с ней, и редко о важных вещах. Жизнь в масках и обидах не могла измениться за несколько лет. Даже между ними была стена, чувствовала Кэлен, и иногда она могла признаться себе, что, вероятно, не была бы до конца честной, даже если бы он начал откровенный разговор. Он все еще был злодеем, где-то внутри этой темной головы.
Любовь, похоть и семья прошли долгий путь, и Кэлен могла найти внешнее счастье, но ничто не было совершенным. Отнюдь.
— Королева! Королева!
Кэлен отвернулась от окна на пронзительный голос и увидела бегущего к ней малыша. Он врезался ей в ногу, немедленно подняв глаза; по его темным волосам, карим глазам и многочисленным веснушкам она узнала внебрачного сына госпожи Гарен, Джозефа.
— Да? — спросила она, заинтригованная его присутствием. Выросший во дворце, он не часто бывал рядом с королевской свитой.
— Вы должны спрятать меня от мамы, — выдохнул он, вцепившись в ее юбки. — Она не разрешает мне играть с принцессами.
Нахмурившись, Кэлен наклонилась до уровня мальчика.
— Какое отношение госпожа Гарен имеет к моим детям?
Извиваясь, как будто ему было некомфортно в собственной шкуре, Джозеф прикусил губу и пробормотал:
— Когда она закончит с Ари, она не позволит мне поиграть с ней.
Ее кровь похолодела в одно мгновение.
— Твоя мать не должна быть рядом с Арианной. И она не должна «играть» с ней. — Она поднялась на ноги. — Если бы ее отец согласился на это…
Кэлен бросилась прочь, едва заметив, что Джозеф все еще следовал за ней с растерянным взглядом, очевидно, надеясь, что он сможет поиграть со своими сводными сестрами и братом в этой неразберихе. Морд’Сит больше не были врагами, но и друзьями они тоже не были. Это была одна из тех вещей, о которых ей и Даркену удавалось никогда не говорить.
На поиски мужа ушла целая вечность, и она нашла его в самом дальнем крыле от их покоев.
— Отец! — Джозеф побежал вперед, нарушая протокол и протягивая руку в просьбе, чтобы его подняли.
Вздрогнув от задумчивости, Даркен посмотрел на него, как на гара.
— Ты намеренно проигнорировал мои пожелания, — сказала Кэлен без предисловия, придерживая Николаса на одной рукой, чтобы заставить его замолчать.
— Я сделал, моя королева? — Тон Даркена казался сбитым с толку, и она могла видеть, что это не игра. Это не улучшило ее настроения.
— Морд’Сит. И наша дочь. Не могу поверить, что ты допустил это после того, что я тебе сказала. — Судя по непонимающему выражению лица мужа, она приготовилась к осознанию того, что слишком много на себя взяла.