Токити был слишком осмотрителен, чтобы не заподозрить уловки, а потом не раскрыть ее, но как рыцарю низкого ранга ему было нелегко войти в контакт с господином, и ситуация застопорилась, забуксовала. Наконец Токити, не без труда, добился дозволения самому взяться за ремонт крепостных стен. Задача была выполнена за три дня; успех принес ему весомую сумму, немедленно потраченную на премии за выработку, которые были обещаны рабочим (простые люди это запомнят).
Так непосредственная угроза была устранена, но оставалось еще разоблачить шпиона и в его лице — происки Имагава. Как это сделать? Токити было бы неприлично снова просить аудиенции у сеньора: он и так уже привлек к себе больше его внимания, чем полагалось, при помощи не самых достойных приемов за неимением других — самый простой и самый эффективный состоял в том, чтобы непристойно ругаться, пока младшие командиры не приведут нарушителя порядка к господину. Но изобличение заговора, организованного вельможами, требовало большей утонченности — мир грубиянов и ребяческих шуток следовало покинуть!
Как все благородные мужи или те, кто претендует на это звание, Нобунага любил пить чай, ценя его тонизирующие свойства. Токити поразмыслил, повертелся вокруг монаха, которому обычно поручалось готовить чай, — когда-то, в XIII в., именно монахи приучили феодалов к употреблению этого напитка, — ив конце (юнцов попал к нему в обучение. Он приложил к этому делу энергию и сообразительность, присущие ему, и наконец приобрел определенный талант. Однажды Нобунага, похвалив вкус особо удавшегося напитка, с изумлением узнал, что его изготовитель — не кто иной, как надоедливый «подносчик сандалий», его слуга с лицом обезьяны, которого он считал неспособным на такую утонченность. Он выразил любопытство, позабавился, понасмешничал и в конце концов пригласил Токити. Тогда последний, наконец оказавшись лицом к лицу с господином в достойном положении, разоблачил перед ним измену мнимого архитектора, открыл масштабы нависшей угрозы и коалиций, готовых ринуться в бреши оборонительной системы.
Надо ли в это верить на полном серьезе? Каким бы театральным и сомнительным этот эпизод ни был, он походит на правду. В феодальном обществе того времени напрямую со своим господином никогда не говорили. Лишь чайный ритуал, благодаря связи с монастырской общиной, находящейся за пределами мирского общества, частично нивелировал социальные различия и допускал некоторую фамильярность. Но право организовывать чайную церемонию от собственного имени и самому приглашать гостей было большой привилегией, которую, если ты рыцарь, надо было получать от своего господина: Нобунага дождется 1578 года и завоевания земли Харима (в современной префектуре Хёго), прежде чем пожаловать Токити эту честь! Благодаря этим социальным причинам вкупе, с чисто эстетическими, у Токити возникнет выраженное пристрастие к чайной церемонии.
Он признается в этом в теплых словах, например, в письме (ок. 1580 г.) к Имаи Сокю, мастеру чайной церемонии, которого благодарит за гостеприимство:
…Для меня невозможно выразить, как я оценил Ваше внимание. В довершение всего, я был счастлив возможностью вдоволь созерцать принадлежности для чайной церемонии и внимать Вашей мирной беседе.
Не могу выразить в этом письме всего, что происходит в глубине моего сердца… Я страстно желал Вас видеть и [вот почему] направился непосредственно к Вам, и оставался у Вас долгое время, не тревожась тем, что мой визит мог затруднить ваших слуг…
Но с годами он усвоит здесь вкус к избыточности или излишеству — как в роскоши, так и в скромности, что вызывалось скорей желанием подчеркнуть свою позицию, совершить политическую акцию, чем страстью к эстетике. Он охотно шел на кощунственную дерзость, словно законы, обычаи были писаны не для него: разве не осмелился он однажды — как говорили, — признаться Нобунага, что попробовал его чай, прежде чем ему преподнести? Такой поступок, даже продиктованный лучшими побуждениями, в отношении господина, известного неистовыми и обычно кровавыми припадками гнева, мог оказаться гибельным. Но, надо полагать, эта дерзость, выражавшая мелкое тщеславие, но при том готовность к любому испытанию, как раз понравилась Нобунага — после этого инцидента господин и слуга с явным энтузиазмом принялись за организацию одной из тех сложных интриг, дух которых был заимствован из древнекитайской стратегии. В самом деле, самураи были без ума от истории древнего Китая — конца раннего царства, так называемой эпохи «Воюющих царств» (475–221 гг. до н. э.), или же конца империи Хань, когда в III веке нашей эры огромная территория Китая разделилась на «Три царства» (220–260 гг. и. э.). Политики, философы и тактики, военные хитрости, союзы, без конца заключаемые и нарушаемые, — вся эта история была неисчерпаемым источником примеров, справочных ситуаций, а еще в большей мере правилами игры для японских воинов.