Сначала нужно было выявить человека, который должен платить, определить собственника или, скорее, официально признанного пользователя рассматриваемых земель, потому что собственности теоретически не существовало: в соответствии с принципом, согласующимся с китайской традицией, японская земля принадлежала только Японии, символом которой был император. Но воины не морочили себе голову философией, хоть бы и экономической: они просто искали плательщика и с этой целью периодически пересматривали кадастры — документы, разрабатываемые прежде всего для подготовки базы обложения, от которых сохранились очень старинные образцы.
Так, в эпоху Камакура (1180–1333) существовало множество «отчетов, касающихся рисовых полей» (табуми), самая типичная структура которых соответствовала бухгалтерским формам, например, такого типа:
«Декларация обо всех осмотренных рисовых полях за год такой-то, в вотчине такой-то.
— Всего: [например, 300 тё (около 417 гектаров)].
— «Исключенных» земель (не учитываемых при расчете налога): [15 тё].
— Бесплодных земель: [2 тё].
— Невозделанных земель: [10 тё].
— Речных берегов: [3 тё]. Заключение.
— Фактически используемая площадь: [285 тё] (396 га 75 а).
— Поземельный налог, который следует выплачивать рисом с означенных рисовых полей: [1250 коку} (2255 галлонов)».
К «исключенным» землям, освобожденным от налога, относились рисовые поля синтоистских или буддийских храмов, в свое время получивших освобождение, потому что они осваивали трудные, нездоровые территории, которые были далеки от больших центров и которые никто не хотел брать; сюда же относились «рисовые поля, пожалованные в собственность» (нинку), данные мирянам, которые, однако, занимались такой же первопроходческой деятельностью, как и монахи.
Эти «отчеты, касающиеся рисовых полей» (табуми), служили дополнением к «тетрадям осмотренных земель» (кэнти), которые сами входили в состав «реестра кадастра» (кэнти те); один самых знаменитых и самых старинных — реестр кадастра храма Исияма в земле Оми (близ озера Бива), датированный 1197 годом.
В самом деле, когда-то в «вотчинах» (сёэн) сначала чиновники, представляющие государство, — которому теоретически причитался налог, — а потом, вскоре, только местные помещики составляли при необходимости кадастр для подсчета ресурсов, на которые могли рассчитывать. Тетрадь (наёсэ те), содержащая названия разных земель, дополнялась документами и перечнями, касающимися рисовых полей (кэнти и табуми).
Во времена юности Хидэёси, около 1550 г., эта система еще достаточно систематически действовала приблизительно в ста двадцати больших поместьях Японии. Однако почти все главы этих поместий были «новыми людьми», никак, даже чисто морально, не связанными с прежней администрацией, за исключением разве что десятка потомков сюго — чиновников, которых когда-то (в 1185 г.) Минамото направили в помощь «губернаторам» (кокуси), назначенным в бывшие владения Тайра (наследственных врагов Минамото). В эпоху Нобунага и Хидэёси эти даймё, потомки сюго, представляли собой аристократию — по крайней мере благодаря происхождению они имели некоторое понятие о том, как управлять землей, а не одной провинцией и тем более не деревней. А ведь первый сюзерен Хидэёси, Имагава Ёсимото, принадлежал к этой категории. Кто может сказать, не в его ли тени, пусть и далекой, Хидэёси усвоил свое бесспорное чувство единства и нации?
Масса остальных даймё происходила от помощников этих некогда авторитетных сюго — от кокудзин. По природной склонности они не замедлили счесть себя собственниками тех деревень, где надзирали за сбором налогов, и со сменой поколений приобрели полный суверенитет в пределах этих поместий, границы которых иногда сдвигались и владение которыми создавало поводы к конфликтам.
Однако и они не избегли обязательного кадастра, возможность составления которого обусловливала эффективность любой власти: пустят ли те, кому подчиняется деревня, в нее представителей этой власти? Не зарится ли на деревню другой даймё, вмешательство которого в связи с этим создаст затруднения? Ведь понятие собственника понемногу менялось: разные сборы и повинности, которые присваивали себе даймё, ускользали из рук бывших хозяев поместий, которые имели крестьянское, штатское происхождение. Чтобы навязать свой закон, нужно было обладать железной хваткой, и бремя войны ложилось на все социальные слои. Например, взамен за согласие самураев участвовать в походах даймё стремились избавить их от любых податей, поскольку основное вооружение самураи приобретали за свой счет; зато все больше и больше платили земледельцы согласно неумолимому закону компенсации, все отчетливей делившему общество на две группы — тех, кто платит налог кровью, и тех, кто платит зерном. К этому добавлялись щекотливые правовые вопросы: ведь тот, кто платит господину налоги, подчиняется и его кодексу законов, который крупные феодалы непременно стремились навязать. То есть принимает материальное и моральное бремя кадастра и всех его пересмотров, которые предпринимали даймё с намерениями разными, но никогда не безобидными.