И он искал того, кто заплатит, кто даст больше, — решение рискованное, но как раз со стороны Нобунага, казалось, в меньшей степени следовало ждать неприятностей, чем со стороны других. При всем масштабе своих амбиций, Нобунага в конечном счете был только простым даймё, военным вождем из числа многих других, столь же компетентных, как и он, и имеющих лучшее происхождение. Достаточно сильный, чтобы помочь, недостаточно уважаемый, чтобы помешать, — разве он не был лучшим защитником императорского дела? Это сочетание выглядело настолько удачным, что в то же время к тем же выводам пришло и окружение сёгуна.
Ведь в Киото только что произошло драматическое событие — в 1563 г. был убит Ёситэру, номинальный обладатель должности сёгуна. Его брат Ёсиаки искал покровителей для себя и для своего клана, но после многих лет нерадивого правления семья утратила авторитет, и ни один из вассалов не приходил к ней на помощь.
Поразмыслив, Нобунага принял на себя эту неблагодарную миссию, не обременяя себя моральными соображениями ни по поводу некомпетентности или трусости сёгунов Кснкага, ни по поводу их ответственности за глубокий упадок Японии в течение двух последних веков: разве именно эта прискорбная ситуация не могла принести ему больше власти, чем когда-либо имели его предки? Пусть же Ёсиаки поселится в цитадели Гифу, это придаст ему уверенности, в то время как Нобунага направится в Киото под превосходным предлогом — добиться для Ёсиаки признания всех прав и наследства брата, на которое еще претендовал убийца.
Подобная линия поведения была жесткой, но ясной, однако ее реализация выглядела не столь простой. Чтобы из Мино достичь Киото, надо было пересечь большую провинцию Оми, где Нобунага не был хозяином, — цветущую область с обилием рисовых полей в долинах и чайных плантаций на холмах. Что делать, если кто-то из местных сеньоров преградит дорогу? Не будет ли неразумным начинать с завоевательной войны то, что должно остаться политическим, гражданским действием — помощью в восстановлении старинных административных законов?
Когда феодальный сеньор не мог использовать свое оружие, он неминуемо прибегал ко второму средству из двух, какие знал: к помощи клана, воплощенной в выгодном браке. И, чтобы добиться благосклонности правителя важного замка Одани, стоявшего близ озера Бива, Нобунага предложил ему руку собственной сестры. Брак этой девушки и правителя Одани, Асаи Нагамаса, состоялся в 1565 г. — дело было сделано! Тем не менее можно задаться вопросом о реальном влиянии таких браков по расчету в длительной перспективе — у японских феодалов оно несомненно существовало столь же недолго, как и у западноевропейских. В лучшем случае эти браки становились частью традиционного декора политических альянсов — эфемерные, всегда непрочные, напитанные неверием и издающие аромат измены. Брачный союз родов Нагамаса и Нобунага, насыщенный дурными намерениями, едва не кончился — или не начался — убийством.
Конечно, не все вассалы Асаи одобрили брак, который собирался заключить их господин. Многие даже слишком хорошо представляли глубинные причины, вызвавшие внезапный интерес Нобунага к делу сёгуна. А если они убьют этого лицемерного союзника? Но Хидэёси, со своим зорким глазом и неусыпной подозрительностью, раскрыл их замыслы. Почувствовав, что настает удобный момент для преступления, он вдруг заплясал, как обезьяна, — смешно и гротескно, неожиданно, несообразно. Его странная внешность придавала его танцу сходство с движениями животного, и при его виде можно было слегка содрогнуться. Однако Нагамаса захохотал, как не смеялся никогда; драма обернулась фарсом; рука убийцы, едва начав движение, замерла, ее жест превратился в пантомиму, и день закончился так, что веселее некуда. Но, когда они наконец покинули нового родственника, Хидэёси шепнул своему господину на ухо, что Нагамаса его не любит, рано или поздно перекроет ему дорогу на Киото и что при первой возможности с ним надо будет разделаться — таким советам Нобунага всегда внимал с удовольствием.