Для этого у него хватало оснований. Природа проявила к нему мало щедрости: низкорослый, хилый, он вызывал насмешку своим сходством с обезьяной — насмешку тревожную и обычно злую, потому что его странный сверкающий взгляд смущал и предвещал появление личности, стоящей много выше обычного уровня. В какой-то мере этот неприятный, но притягательный облик можно увидеть в его портретах, сделанных в зрелом возрасте: на одном из них изображен человек весьма тщедушный, затерявшийся в ворохе роскошных шелков, но его напряженная экспрессивность говорит о том, что внешнее впечатление слабости ложно; а душа его просматривается в удивительном портрете, сделанном на чехле от веничка для сбивания чая: да, это возвышенная ложь, но она настолько правдива — ведь в отношении Хидэёси воображаемое иногда выглядит более истинным, чем реальное!
По обычному закону компенсации ребенок был наделен и бурным темпераментом. Чтобы внушить ему хоть какие-то азы дисциплины, родственники поместили его на пансион в буддийский монастырь, принадлежавший популярной секте Чистой Земли (Дзёдосю): она учила, что после смерти души верующих смогут возродиться в Западном раю, раю Будды Амиды. И вот Токитиро на пансионе у монахов, в загадочном заведении, от которого несомненно навсегда сохранилось только название — Комёдзи. Но Токитиро не любил учиться и еще меньше уважал статус монаха, который как сын народа считал бесполезным для общества и даже унизительным; ужасный ребенок, гениальный тупица, чей талант заурядные люди не могли разглядеть! Это, конечно, литературное клише, но оно ближе к истине, чем кажется: воины, полностью поглощенные освоением и совершенствованием своего искусства — которое лишь одно гарантирует им сохранение жизни и чести, — лучше владеют оружием, чем кисточкой, что всегда будет выдавать и каллиграфия Хидэёси, чаще всего обходящаяся без сложных китайских иероглифов и предпочитающая разговорный язык; он будет проявлять изящество лишь в письмах женщинам, заимствуя, по моде того времени, женский язык двора (но было бы бесполезно искать у него черты «серьезной», мужской культуры, которую питало обширное знакомство с литературой в китайском духе). Дети простых самураев, обычных вассалов (кэраи), всегда готовые защитить свою хрупкую жизнь, раньше времени ожесточившиеся из-за крайне сурового воспитания тела и чувств, сохраняли в сердце мало места для нежности, как и для изящной словесности, — их школа была нелегкой, равно как и школа крестьянского мира, из которого многие из них вышли.
Итак, юный Токитиро скучал, вынашивал мысль о бунте и не желал интересоваться символикой ритуала, требования которого, нелепые на его взгляд, отталкивали его. В результате случилось неприятное происшествие, о котором его биографы или агиографы эпохи Эдо рассказывают с удовольствием и определенной враждебностью к буддизму: все они были просвещенными людьми XVII века, эпохи торжествующего рационального конфуцианства, хотя среди народа еще оставались рьяные приверженцы буддийской религии. Токитиро было поручено каждый день приносить в жертву пищу одной красивой статуе — образу света, Амиде из позолоченного дерева. Но монашку опротивела эта повинность, и поэтому он проникся ненавистью к божеству. Однажды он заговорил со статуей и заявил ей, что она не съест продукты, поставленные перед ней, — только такой поступок в его глазах подтвердил бы присутствие какого-либо божества. Статуя не шелохнулась. Тогда Токитиро охватил лютый гнев, захлестнувший его, как глубинная волна. Он схватил подсвечник и изо всех сил ударил неодушевленного бога. После его неистовых ударов сначала по полу покатилась голова, потом обрушилось тело, и его деревянные конечности издали громкий треск. Шум, крики и ярость: прибежали монахи, призвали на помощь всех святых буддийского рая и изгнали иконоборца. Сколько лет молитвы понадобится ему, чтобы искупить столь тяжкое кощунство? Срочно обратились к семье, и маленькое чудовище было ей возвращено; добрые монахи, не сознавая этого, несомненно исполнили самый дорогой из своих тайных обетов.