Покинув сакральный пик Келькхег, я спустился к подножию и всё осмыслил.
Так оно было.
Теперь я знал.
Погрузившись с головой в воспоминания, я сидел на кухне и пил кофе. Один. Куда все подевались?
В гостиной я раскинул свои конечности по дивану и улегся в некотором замешательстве. Ещё сонный. Закрыл глаза. Вспоминался сегодняшний сон: карета, лошади, крестьяне-краясиане... овощи... Что это могло означать? Путник не похож ни на какого бога или известного мне духа. В сегодняшнем сне его наставление уберегло меня от овощной трагедии. Сейчас в моей памяти тот старик выглядел подобно белоснежному яку, но во сне я почему-то не придавал этому значения. Наверное, из-за этого сна мне и вспомнилась песня? А, может, это потом из-за песни старик в моей памяти стал напоминать мне яка? Этот старик... его сияние...
— Лэдти, вот ты где, пошли со мной, — тихо, но очень бодро позвала Снолли.
Я с трудом оторвался от дивана и, ничего не отвечая, последовал за ней. Мне не хотелось отвлекаться от увлекательных размышлений.
Пока мы куда-то шли, я заметил, что Снолли на редкость веселая.
— Куда мы идём? Что-то произошло? — забеспокоился я.
— Скорее, ты должен увидеть это своими глазами.
Мы вышли во двор и двинулись в сторону огорода-кладбища. Споквейг говорил: “Урожай на дедах наших будет хорошим и уважительным”, и велел хоронить всех погибших прямо в огороде. Сразу за огородом на краю леса располагался склеп, где покоились самые почитаемые жители Хигналира. Мы зашли внутрь.
Снолли разожгла пару факелов. Мы спускались по лестнице, попутно сжигая паутину прямо на укутавшихся в неё гревшимися бездомными крестьянами — нечего им там ошиваться, пусть лучше пойдут себе дом построят.
А в склепе и в самом деле оказалось довольно холодно. Мы вошли в ту самую погреб-погребальную и остановились у захоронения Споквейга. Крышка гроба приоткрыта, внутри пусто.
— Где он? — спросил я. — Или Спок как Джейс, который однажды воскрес и вырезал всю свою семью?
— Хах, надеюсь, что только воскрес. Но я хотела показать и кое-что ещё. Вот, обнаружила вчера вечером.
Снолли обошла могилу Споквейга и протянула руку с факелом к месту, где располагалась табличка с выгравированными цитатами из его жизни. Поверх цитат табличка оказалась исписана свежей кровью. Надпись гласила:
“В ночь, когда на небе неожиданно воссияет полсотни лун, лицемерные умники станут искать среди них настоящую, глупцы соотнесут происходящее со своими вероубеждениями, а ты, в ужасе и отчаянии, будешь тщетно пытаться проснуться. Немой кошмар опустится на этот мир и разорвёт трепещущее сердце веками сложившегося порядка. И после этого ночь рассеется, оставив ваши безвольные души на растерзание вечному хаосу”.
====== II ======
«Ах, моё счастливое поднебесное детство. Ещё в юности у меня проявлялись тучевые наклонности. От счастливых воспоминаний у меня кружится голова, а моя грудь наполняется радостными молочными вздохами. Я могу бесконечно рассказывать о висельных проделках и кочевых переделках. Как-то раз я чуть не лишился, как говорил мой дед, своего не своего, но что же я за существо, счастья, душевного причастья. А потом наоборот, словно ваты кучу в рот. Но обо всём кучевом со сладкострастным озорством — по порядку.
Я — пастух. Пастух, который ласкает своих животных. И у меня были проблемы с часовыми поясами, они то и дело паясничали: натирали живот, спадали с пояса, когда ремешок износился. Их неприязнь ко мне несколько волновала меня. Эта, вроде бы, незначительная мысль, совершенно неважная, едва заметная, но такая навязчивая, ужасно назойливая, словно маленькая надоедливая сторожевая мушка, от которой никак не избавиться, невыносимо навязчивая, поселилась внутри моей головы и звенит, и звенит, и давит, на меня, на моё измотанное сознание...
Так вот, наблюдал я за коровками и думал, как же им сейчас хорошо. Мы топчем травку, коровки топчут травку, потом они её кушают и дают молочко, а мы пьём молочко — и хорошо. Вот так травка и свела нас с облаками.
Ах, луговая травка, что сама стелется под ноги, куда бы я не пошел; сладкая травка, что так любима моими животными, и никакого вреда от неё — только хорошо делается! Порой батя мой по пьяни выходил на поле и начинал осквернять её: кричать всякую препохабщину, ложиться на спину и бить её своими плечами, тереться об неё своими тигровыми ягодицами и бешено вырывать татуированными руками-якорями, обвиняя несчастную в сломанном черенке, неистово указывая своим на него черствым сопревшим взглядом. Больно было смотреть. Даже вспоминать не хочу этот позор.
Люблю, когда облака клубятся со мной и друг с другом. Я ощущаю своё тело на земле, а душа моя вопрошается к небу. Когда шёл дождь, мне казалось, что это тучи плачут мне на лицо. И я, и даже коровы, плакали вместе с ними. Наверное, потому что рисунок на боках коров похож на чёрные облака?
Все облака такие разные! Облака бывают услужливые, бывают почтительные, бывают предпочтительные, но бывают и сердитые. Я как-то в очередной раз пытался угнаться за маленькой тучкой, но каким-то образом получилось так, что большая туча гонится за мной. Видимо, я неумышленно перекрестился, когда убирал свисающие с капюшона мешающие мне веревки для регулировки его размера. Я почувствовал её злое намерение и побежал поскорее домой. Спрятавшись в кладовке, я затаился, как учили тому лесные клещи. Грозное облако проникло в дом следом за мной. Оно пролетело по коридору мимо винтовой двери, за которой я сидел долго и впроголодь, и, спустя время, вылетело в окно. Я чуть приоткрыл дверь и всё стало на свои места. Я оказался у себя дома, в руках у меня была доска, которую я подобрал в кладовке. Именно её всегда так не хватало нашему дому. Как часть пазла, я вставил дощечку в пол в дырку среди паркета, и, улыбаясь, вздохнул пылью. Подойдя к окну, я увидел, как та самая туча устремляется ввысь. Я поклонился до самых штанов и потешился. А восходящая вверх туча как бы показывала мне вывернутые наизнанку пустые карманы, с таким выражением, как бы говоря: “Ну, что поделаешь, ничего у меня с собой и не было”. И я простил её. Я понимал, что агрессия некоторых облаков небезосновательна: анафемские браконьеры из гильдии волшебников, это они убивали их. Это они делали изделия из облаков.
Некоторые облака обладают экстрасенсорными способностями. Облака-чернокнижники. Они в силах контролировать разум. Так я однажды, ведомый их чарами и заушным нашёптыванием, убил тишину в полночь раскатом трахейного грома.
Хоть я и любил облака, однако мне было всегда плевать на солнце. Я мог часами пялиться прямо на него совершенно равнодушным взглядом, пока летящее мимо облако заботливо не прервет это безумие, зверское издевательство над собственной сетчаткой. В общем, я прекрасно проводил время. Но однажды все изменилось: родители развелись. Мать ушла от отца из-за того, что тот пьяный насыпал ей в рот щебень, пока та спала. Ещё он бил её лопатой по животу, чтобы ребёночек не появился”, как бы предохраняясь; душил свиной жилой и давил всякой околесицей, например колесницей из трупов лошадей и кабины, ну или просто гнал небольшими колёсицами. И вот, нам с ней пришлось уехать из нашего маленького родного поселка. Перед отъездом я оставил коров следить друг за другом, собрал с них последний оброк, и мы отправились навстречу новой жизни. Сначала мы с мамой поселились на окраине столицы, чуть позже мы немного подзаработали и уже сместились в центр, а спустя несколько месяцев взяли кредит и вовсе переехали в центр Земли.
Это место было хуже некуда. Температура ядра достигала тысяч градусов, а давление — миллионы атмосфер! Но главная проблема не в этом — я скучал по коровкам, по нашим карточным и не только играм, я так хотел снова их обнять, ощутить коровий покров по всему телу. Хотелось уткнуться в корову носом и втянуть этот кисельный аромат по самый мозг, после чего в беспамятстве и экстазе рухнуть в мягкую травку. Хотел снова увидеть облачко, которое бы напомнило мне желудочно-кишечный трактат, или маленький обколотый татуировками сучок, или нежную щёку коровы... Не могу сидеть, пока мои животные отвергаются там без меня. Видит Бог, коровам тяжело дается наша разлука, но меня Бог не видит, ведь я нахожусь в проклятом центре Земли! Спасибо, конечно, господи, за атмосферу на Земле, но избави меня от ядра, и от мантии, и прочей преисподней херни. Можешь налить воду в огромное ведро и положить всё это туда, чтобы остыло, или просто остуди его своим дыханием, чтоб можно было в карман положить, потом положи в карман и отнеси назад, откуда взял!