— Мы же положили не её сюда, а к ней в комнату! — Авужлика указала лампой наверх.
— Что? Опять рассинхрон? По мне наши ноги не ступали на второй этаж с последнего возвращения.
— Ещё как ступали и подворачивались, твои, на ступеньках.
— Нет.
— Да!
Авужлика пошла на второй этаж, и я неуверенно последовал за ней, потому что считал, что Снолли там точно быть не может. Мы же не потеряли Снолли? Как потеряли Фродесса и Актелла.
— Снолли, вот ты где! Ты в порядке? Как настроение? — Авужлика побежала на встречу Снолли по коридору.
Снолли шла в нашу сторону со стороны своей комнаты. Она была без своей набедренной сумки, где хранила ножи и прочие вещи.
— Да нормально, а что? — ответила она.
— Ты же была в ступоре! — воскликнула Авужлика.
— Чего? Нет. Когда? — Снолли характерно приподняла бровь.
— На улице, у лавочки, мы сидели на лавочке, — подошёл я.
— Мы же стояли у лавочки, — она выделила слово “стояли”, — а потом попадали все разом.
— Нет же...
— Хмых, ладно, — хмыкнула смешком она, — не важно. Всё херня, забейте.
Снолли вытащила из-за пояса ножик и на внешней стороне двери выцарапала “910 × 0 = 0”.
— Что за безумства творит твоя рука? — негодовал я.
— Куда все делись? — бросила встречный вопрос Снолли мимо моего.
— Легли умерли, — поведала Авужлика.
— А трупы? — театрально оглянулась Снолли и развела руками и бровями.
— Так повсюду же, — ещё более театрально провела рукой Авужлика вокруг нас, хотя в коридоре не было ни одного трупа.
Они обе усмехнулись. Я прошёл по коридору, заглянул за угол, и нашёл парочку тел. Мамаша со своим Бимбо, как раз примерно там, где я на них в прошлый раз напоролся.
— Вот, смотри. Видишь? — указывал я рукой им за угол.
Снолли подошла и поглядела.
— А. Ага. Но, в принципе, похер. Лучше пойдем кое-что интересненькое проверим, — она пошла обратно в сторону своей комнаты.
Мы подошли ко двери. На ней было написано “11111111”.
— Ёб твою нах! Как это объяснить? — полностью охренел я.
— Как во сне... — изумленно промолвила Авужлика.
— Что тут? — как учительница, потребовала четких ответов Снолли.
— Совсем не то, что было... — ответил я.
— Скажите, что видите, — настаивала Снолли.
— Один один один один один один один один, — ответил я.
— В степени сорок в двадцать второй первой и третьей норсвалояской войны, — ответила Авужлика.
— Мы видим разное? — удивилась Снолли, сдерживая уголок рта, норовящий улыбнуться.
— Ой, нет, — оговорилась Авужлика, — имею в виду ты нацарапала двадцать сорок во второй. А нарисовалось — двухсот десять пять умножить ему на нуль. А что видишь ты, Снолли?
— То же, что и написала. Один один один один один...
— Почему ты написала именно это? Почему единицы? — спросил я, прекрасно помня, что писала она не это, а что-то другое.
Но Снолли ещё не закончила:
— ...Один один один одинн один одина одиннад одиннадц одиннадцать.
— Чего?! — переспросил я.
Не нравится мне это. Что она несёт?
— Ну, или один один, — переиначила она.
— Можешь, пожалуйста, уточнить, сколько “один”? — переспросила Авужлика.
— Один, говорю же. Один “один”. А нулей “ноль”, — “уточнила” Снолли, потом повернулась ко мне для персонального запоздалого ответа. — Просто, что в голову пришло накарябала, — пожала плечами она.
— Редкий результат, — заметила Авужлика. — А мне всё по нулю.
— Как тебе могли в голову прийти одни однёрки? — отчаянно пытался я вразумить. — Или девять тысяч восемьсот девяносто пять... — теперь я уже видел на двери число “9895”.
— Симулятор строк от лунных ресурсов, — сказала Авужлика.
Снолли ответила:
— Девять восемь девять пять — это число зла. Поэтому его и написала.
— Какого лешего, ты же!..
Снолли молча смотрела на меня. Потом её губа дернула. Потом пол-лица. И из неё вырвался смешок, который она пыталась удержать.
— Хах, да прикалываюсь я. Хах-хах. Простите, не удержалась, — посмеялась одна Снолли. — Конечно я написала “девятьсот десять умножить на ноль равно ноль”.
— Кодарский диктант. Вы помните? Извольте придерживаться, мьсе! — предупредила Авужлика.
— А ты что несёшь?! Тоже прикалываешься? — пришумел я на сестру.
— Это исходит от лунных узлов, — она посмотрела на меня. И потом как рассмеялась. — Ха-ха-ха-ха, ага! Извини, от Снолли заразилась, — она повернулась к ней. — Я ведь не сразу поняла, что ты дурачишь нас, ха-ха-ха, но потом быстро дошло.
— Подождите, всё равно ведь что-то не так... — я бегал глазами.
Авужлика покивала:
— Да, я так и не поняла, что писала Снолли, а что видела я.
— А что ты видела? — переспросила Снолли.
— Не помню, что-то во второй степени. Или двадцать, или сорок, или даже больше.
— А я единицы! Сплошные единицы! А потом “число зла”! — воскликнул я.
— Я как видела девятьсот десять умножить на ноль равно ноль, так и вижу, — сказала Снолли и провела пальцами по надписи.
Я ещё раз посмотрел на дверь и увидел то, что видит Снолли, “910 × 0 = 0”. И тут меня до безумия осенило:
— А что мы увидим, если посмотрим на вымазанное кровью пророчество в погребальне? — вдруг предложил я.
Сестры замолчали и задумались.
— А что, звучит интересно, — Авужлика быстрым согласием подтолкнула сомневающуюся Снолли пойти в погреб.
Идти по двору под лунным светом светло и не было причин спотыкаться. Лунного света просто дохрена, аж нереально для ночи. Сестры пёрлись за мной. Хотя бы духа Ганж не было нигде видно. Но ведь, когда я погрузился в иллюзию “Лампы немого крика”, дух тогда тоже исчезал... А если я правда сплю? Что, если Снолли всё ещё в ступоре, лежит на диване в гостиной? Эта “Снолли” уж чересчур “налегке”. С тех пор, как в небе возвысился дух, её лицо было прямо-таки излучало боль, подобно её клинку... Почему бы напрямую не спросить у неё?
— Снолли, тебе полегчало? — поинтересовался я.
— Да, вроде припустило, после как заклинание “Сутварженской печали” произнеслось. Сначала, конечно, адски херово стало, а потом наоборот, приподняло с дивана вместе с настроением.
— Ты же говорила, что...
— Тоже прикалывалась, ах-хах. Да, меня вырубило, как и вас. Только на дольше.
— К чему такие смутные приколы в столь кромешный час?
— Рожа у тебя серьёзная слишком, потому что.
— Да, Лэд, это правда, — Авужлика сопереживающее положила руку на плечо.
— А ты-то чего спокойная? Всё, уже не страшно?
— Тоже припустило, — улыбнулась она.
— А про то, что со стороны сада не заходили, тоже шутила?
— Нет, в моей памяти мы, действительно, шли со стороны сада, — ответила она, а потом засмеялась, следом посмеялась Снолли. — Ой, блин, зубы заговариваются, ты уж прости, не серчай.
— Бабка зубы заговорила, — шутканула Снолли и они стали дико ржать, облокачиваться друг о друга со смеху.
— Ага, Варпа Ванновна! А-ха-ха-ха-ха!
— А что за херня с числами происходила? — не мог угомониться я. — Почему мы видели разное? Числа менялись почему?!
— Ха-ха, да не знаем, заебал, — выдавила Снолли сквозь непристойный смех во все пазухи.
Что, если это все действительно сон, иллюзия, навроде той, что вызывалась при снятии печатей с барьера, у сарая? Что, если я всё ещё в той иллюзии. И сейчас заявится Бог и скажет, что я доигрался? Прямо сейчас. Нет? Вроде нет Бога.
— Чего призадумался? — спросила Снолли.
— А вдруг мы спим, и нам всё чудится? — прямо признался я в своих сомнениях касательно реальности спутниц.
— О, я тож об этом всю дорогу думаю, — сказала Авужлика с набитым ртом. Авужлика ела булочку. Откуда и когда она её взяла, я спрашивать не стал.
— Ты так думаешь, потому что я над тобой подтрунивала, прости, — извинилась Снолли. — Переборщила чутка. Выгляжу нереалистичной. Я такая нереальная.
— Я ещё более нереальная, — пробухтела Авужлика.
— Ты-то да, — согласилась Снолли.
— Получите псевдопипедки, — сказала Авужлика.
Они заржали.