— Рекомендуешь мне оставить попытки разобраться? — спросил я.
Леска присела на пол и снова погрузилась в глубочайшие раздумья. Он и к этому вопросу подошла слишком серьёзно.
— Голова болит от твоих вопросов, — вскоре брякнула она и приступила растирать шевелюру пальцами, видимо, стимулируя мозг.
Я услышал музыку. Очень тихо. Где-то вдалеке. Я подошёл к окну и высунул ухо. Стало слышнее. Асцилия тоже подошла к окну.
— Тоже слышите? Музыка, — вслушивалась она.
— Да, виолончель или контрабас, — подтвердил я.
Леска с разбегу рухнула на кровать.
— Чтобы ответить на этот вопрос, мне понадобится целая жизнь. Думай сам. А я буду отдыхать. От тебя, — бросила она.
— Интересно. Пойду-ка я посмотрю, кто это, — отправился я навстречу сюрпризу.
Звуки привели меня к старому дубу у сарая. Обошёл — никого, странно, музыка же совсем рядом. Я задрал голову и увидел в ветках контрабас и смычок. Играло само дерево. Разве затея Споквейга с тем, чтобы научить дуб, не провалилась? Может, просто чудится?
Я сел рядом. Мелодия была тоскливой и в самом медленном темпе. Протяжные низкие ноты одна за другой, без каких-либо тяготений. Но за простотой скрывалась какая-то осмысленная идея. Да чёрт побери, грёбанное дерево играет, это поразительно! Слышать его чувства... Я бы ни за что не услышал его из окна своей комнаты, если бы в Хигналире сейчас не было так тихо.
А ведь я даже не попытался понять, что творится в голове у моего отца. Может быть, внутри неё был какой-то смысл? Столько вопросов к нему...
Я закрыл глаза. Так сплю я или нет? Что-то чувствую. Будто могу пробудиться, если сосредоточусь...
Я сосредоточился на ощущении, что как свет из соседней галактики, блекло доносился до меня. Знакомая атмосфера. Что это? Дух Ганж, он всё ещё там. Там, где моё тело спит... Если последую за ним, ощущения приведут меня в собственное тело? И тогда я проснусь, сестер разбужу... Страшно. Дух где-то там всё ещё свирепствует, терроризирует умы жителей. А здесь спокойно. Концентрироваться на призраке тяжело, болезненно.
Но я должен проснуться. Я обязан попробовать. Вперёд.
Расширяется... Жжётся. Вот-вот разорвёт на куски!.. Адская боль...
Вдруг я почувствовал электрический импульс в области живота, и в тот же миг я остановился и открыл глаза. Как грозное предупреждение, разнеслась волна света по телу, едва не дотянувшись до середки головного мозга... Я только что чуть не пробудил Зверя! Ограничивающей метки больше нет, дело было крайне близко к тому, чтобы отдать волю. Я почти слышал его рёв...
Ощущение присутствия духа Ганж испарилось, и я осознал, что сам же добровольно навел на него все своё внимание, чего нужно было избегать. Ещё бы немного, и наверняка сдох, как те горные мистики. Что я творю, да ещё и с дурной решительностью? Где-то в глубине я был согласен на неудачный исход, рискуя жизнью в шаткой надежде проснуться в аду, лишь бы бежать от неопределённости. Или умереть, чтобы убежать от сожалений. Псевдобог в моей личной иллюзии попал в точку. Именно об этом я и думаю. Почему всякий раз всё выходит так грязно? Как я от этого устал.
Подошла Снолли.
— Я услышала какой-то звук. Гляжу в окно — а это дерево играет.
— Единственный способ узнать наверняка — умереть, — сообщил я результат исследования.
— Многие из гостей решили так же, — она села рядом под деревом. — Хотя большая часть погибла от разрыва сердца.
— Ты там что, вскрытие проводила?
— Нет. Зачем? Это понятно, они умерли из-за стресса, — ответила она.
Я усмехнулся.
— У самого большой соблазн узнать ответ, — тихо и устало произнёс я.
Она промолчала. Но потом сказала:
— Ты уже понял, в чём заключается иллюзия. Ты же не глуп.
Я промолчал. Она продолжила:
— Всё говорит о том, что спишь. Даже внутренние ощущения кричат об этом. Если закрыть глаза, кажется, что тело растворяется, и ты вот-вот проснёшься. Нужно немного потерпеть, и разум разорвет в клочья. И всё закончится. Уловка как раз и заключается в том, что, на самом деле, мы находимся в настоящем мире. В этом иллюзия. Тяжело смириться, что реальность бывает такой, какой мы её сейчас видим. Мировоззрение трещит по швам, знания не котируются. Так сложно поверить своим глазам, что ты готов довериться воображению, мыслям о том, что находишься в “иллюзии”, что нужно проснуться, что надо преодолеть себя... Меня же ничем не удивишь, я сразу смекнула о том, что мы не спим, когда ты привел нас в погребальню, и мы обнаружили нечто стабильное в виде тех строк. Для домыслов не оставалось места, если придерживаться рациональности и не позволять эмоциям брать верх.
— Я пришёл к тому же, когда смог найти настоящую луну. Во сне не было бы настоящей луны. Но как пришёл, так и ушёл: слишком просто, чтобы поверить. И Леска потом ещё разоралась, что, мол, ответ принципиально невозможно узнать...
— Ой, Леска слишком глубоко лезет. Если так копать, то всё в абсурд проваливается. Но и в этом нет никакой беды, пока это не становится отчаянной необходимостью, — она резко повернула голову в сторону дома. — Оставь это исключительно мне.
Из-за угла дома показалась Асцилия. Она оглянулась и направилась в нашу сторону.
— Слух у тебя, конечно, да, — не прекращал поражаться я.
— А ты, значит, и Леску ещё грузить пошёл, на маленькую девочку головняк свои скидывать, — подкалывала Снолли.
Мы молча смотрели на луны, слушали игру дуба на контрабасе. Вот уж действительно, сложно поверить в такое наяву. Я выжил благодаря случайности. Снолли развеяла во мне все сомнения, Хигналир не погружён в массовый сон. Ох, если бы не печать Зверя... Понимаю жалобы Снолли, на то, что с Алин ей просто повезло. Однако, меня уже столько раз проносило, и никогда ещё не переживал из-за этого. Даже наоборот, такие случаи веселили и радовали. Но в этот раз осадок пренеприятный.
Асцилия подошла к нам:
— Вот так вы в Хигналире обычно свой день проводите?
— Нет, вы что, — Снолли скорчила саркастическое лицо, — обычно находим занятия поинтереснее, чем сидеть слушать скорбные пиликанья древесные. Занятия навроде духовной политики или чудоцвета...
Я спросил:
— А тебе не страшно ходить под открытым небом? Настроение у тебя подозрительно положительное, — прищурился я, локально повеселив Снолли.
— О, вы тоже ебашите? — заметно оживилась она. — По вам это видно было, а-ха-ха. А мне долгое время мужик запрещал, — ответила она и всё встало на свои места.
— Тогда понятно, — бессовестно и, как всегда, не подумав, подшутил над бедой я.
Сзади послышался голос Авужлики:
— У-у-ух ты-ы-ы! Мудрое дерево! — рукоплескала она.
Точно, это же и есть то дерево, под которым я с ней в детстве забавлялся.
— А ты куда ходила? — спросил я, ведь она пришла со стороны жилых домиков и мельницы.
— Грибоедку проведать. Жива, хоть и в тяжёлом состоянии.
— Здорово! — морально облегчился я. — Что жива, разумеется. А не что в тяжёлом состоянии. Я и сам хотел узнать, как она.
— Знаю, ты ж меня и попросил.
— Разве? Не-е-ет. Я же сам собирался пойти, когда донесли Снолли до её дивана, где она и проживает. Но передумал. Но тебе не говорил!
— Говорил!
— Когда?
— Сегодня!
— Невозможно! Ты — сон!
— У нас воспоминания просто ненастоящие, как во сне, — успокаивала сестра меня, и подсела рядом.
— Значит ты ей говорил, — попыталась разрешить спор Снолли, — иначе Авужлика не могла знать, что у тебя в голове.
— Не обязательно, — возразила Авужлика, — ведь я и так знала, что он за неё переживает.
— Откуда? Как? — удивился я.
— Я же твоя сестра, — улыбнулась она и положила мне голову на плечо.
— Нет, невозможно. Ты — сон!
— Ладно, ладно, ты сам мне про неё сказал, когда со Споквейгом дуэлиться шли, по коридору к тренировочному залу подходили, и...
— А. Точно. Прости, забыл. Снова туплю.
Снолли сказала:
— Да ты специально сам себя нарочно оскорбляешь, чтобы тебе обратное доказывали, за то что ты такой, типа, скромный и вежливый.