— Невероятно, — ошеломлённо произнёс Вадим, распахивая какую-то дверь. Он, попятившись, вошёл в помещение, оказавшееся складом театрального реквизита. Руку Анны он так и не отпустил, поэтому Толик был вынужден идти за ним.
— Нравлюсь? — с насмешкой спросил он.
Куда только подевалась его обычная отстранённость и робость в общении с людьми. Анна раскрепощала его лучше, чем стакан крепкого алкоголя.
— Это, и правда, ты! — Вадим кивнул. Можно было не кокетничать, спрашивая понравилось ли ему то, что он видел. Его взгляд и учащённое дыхание говорили за него.
— А были сомнения?
— Нет, я сразу подумал, когда пришёл на работу год назад… Но одно дело предполагать, и совсем другое…
«Что теперь делать будем?» — не спросил Толик. И так было ясно, чего именно хочется Вадиму. «Эй, я девушка стеснительная, и на первой встрече не…» — наглая ложь и глупое жеманство.
— Значит, узнал меня и сразу вспомнил?
— Всё время помнил. — Вадим кивнул. — Но для уверенности зашёл в бухгалтерию, чтобы уточнить возраст, прописку…
Толик фыркнул:
— Вот до чего я поражаюсь нашим бухгалтершам. Если бы я пошёл… — он осёкся и исправился, — …если бы мне захотелось узнать у них что-нибудь о тебе, они бы не сказали.
Вадим отметил его оговорку мимолётной улыбкой и придвинулся к нему на шаг ближе, встав вплотную. И вдруг выдал:
— Ты хорошо пахнешь. И очень… красивая.
Кровь плеснула к щекам Толика.
— С-спасибо.
— Может… Поцелуемся?
Как два идиота на первом свидании, — рыча про себя и ощущая досаду на Вадима, подумал Толик. Этот придурок с восторженными глазами вообще с кем-нибудь целовался? Хотя о чём это он. Наверняка целовался: Вадим симпатичный, компанейский, все молоденькие девчонки от него явно без ума. Тогда как Толика, в принципе, никогда не тянуло на эксперименты подобного плана. Теорию он знал, но вот практики набрать ему было негде. Если не считать тот год в школе, перед началом занятий в театральном кружке. Поцелуи с одноклассницей не особо зашли: что-то было не то, то ли одноклассница, то ли обстановка… Поэтому начинать целоваться сейчас — к чему?
— Помада… — попытался остановить неизбежное Толик, но опоздал: Вадим наклонился, легко коснулся его губ своими и почти сразу отодвинулся.
— Не размазалась, — ответил Вадим и ухмыльнулся. Но потом почти сразу тяжело вздохнул. Провёл рукам вверх по его бокам — Толик задрожал. Мысли о несостоявшихся поцелуях вылетели из его головы. Вадим прижал его спиной к закрытой двери — или он сам к ней прижался, потому что ноги не держали? Сейчас могло случиться что угодно. Это даже пугало, потому что хотелось. И это нужно было остановить, прийти в себя. В конце концов, он сейчас Анна. Он должен быть ею. Играть роль.
— Ты у меня сейчас доиграешься, — понизив голос, с угрозой заявил Толик. И резко схватил Вадима за галстук, потянув узел вверх.
Вадим широко распахнул глаза и замер. Отлично.
— Никто не должен узнать, ясно?
— Да, — ответил Вадим сдавленным шёпотом.
— Если кому-то проболтаешься или…
— Нет!
— Не перебивай меня! — Толик чуть повысил голос и тряхнул рукой. Вадима мотнуло, будто он превратился в слабого котёнка, и Толик держал его за шкирку, наказывая.
— Так вот. Если действительно хочешь, мы попробуем — так, — он потянул за галстук ещё раз. — Ты мне сначала всё говоришь вслух, ясно? Когда сильнее или, наоборот, остановиться. Что чувствуешь, чего хочется. Ты понял?
В его бедро упёрлась стремительно твердеющая выпуклость. Вместо тысячи слов, как говорится. Толик шевельнул ногой, усиливая нажим. Вадим беззвучно охнул — его губы округлились, а на лбу возникли страдальческие морщины.
— Если у нас всё серьёзно, то скажи вслух, пожалуйста, — потребовал Толик, разжимая пальцы. Вадим не сразу это почувствовал, но, наконец, вздохнул полной грудью, словно до этого стоял, задержав дыхание.
— Всё серьёзно, — утвердительно ответил он.
Толик подумал, во что он, собственно, вписался. Конечно, отказываться было как-то поздновато, да и не хотелось, но было интересно, как далеко они вдвоём действительно захотят зайти. Ну, не попробуешь — не узнаешь, верно? Хотя кое-что он хотел бы уточнить прямо сейчас.
— Тебе вообще кто нравится, женщины или мужчины? Мне каждый раз придётся переодеваться, чтобы… — он стрельнул глазами вниз. Нечестный приём, если учесть, какие густые у него сейчас были ресницы. Вадим на пару секунд выпал из реальности и, похоже, покраснел. Похоже, только сейчас осознал, что у него стоит.
— Вообще… — Вадим совершенно случайно облизнул кончиком языка свои пересохшие губы, и Толик застыл, поражённый этим внезапно эротичным зрелищем: комочек мягкой и влажной плоти раздвинул губы изнутри, скользнул по ним и скрылся обратно в тесноту чужого рта. «Я его взаправду хочу». — …Вообще мне нравишься ты. Даже когда ты… в брюках и… мужчина, — произнёс Вадим своё откровение.
Ах, ну надо же. Чего не отнять у Вадима, так это его способности говорить правду. Актёрские его таланты нужно благодарить или склад характера, Толик не знал.
— Пригласишь меня к себе в гости? — спросил он вместо этого.
Вадим несмело улыбнулся:
— Я думал, ты никогда не спросишь.
— Мне казалось, ты никогда не догадаешься предложить сам.
Они друг другу улыбнулись. Как два счастливых идиота, ну, в самом деле.
Ну… а почему бы и нет, — осёкся Толик. — Почему бы.
~
Они дрейфовали на невидимых глазу потоках прочь от неправильной геометрии чёрных каменных стен тюрьмы, и дальше были только зелёные луга с сочной травой и ароматными цветами. Химера спросила Палача, не бог ли он, но Палач притворился, будто не понял её слов. «Неизменный»? Разумеется, он всего лишь «неизменный», в какой-то степени, все люди неизменны от момента своего рождения до смерти. Её сердце всё ещё лежало в его кулаке, нежно сжимаемое осторожными пальцами. Когда он наконец отнял руку, пустота в груди показалась осязаемой раной, сердце сократилось, сжалось от своего одиночества, потерянно расслабилось… Если отныне её сердце будет биться так каждый раз, то зачем ей такое сердце? — подумала химера, но ничего не смогла поделать. Двое не могут стать единым навечно, это такой же непреложный порядок вещей, как её изменения и человеческое постоянство. И всё же… «Я хочу быть с тобой, — призналась химера, отправив Импульс. — Быть с тобой всегда». Палач сперва молчал, а потом почти что повторил её слова. Он тоже хотел.
Он мог бы быть помощником Богини, — внезапно подумалось химере. Младшим полубогом, отвечающим за доставку детей обратно к матери, когда выходил срок их существования на земле. «Ты Смерть? — спросила она у Палача. — Ты с самого начала приходил за мной?» — «Ты — жизнь, как я могу быть для тебя смертью?» — донеслось в ответ возражение.
Они летели и летели вперёд, пока вокруг до самого горизонта не осталось ничего кроме лугов, и тогда они опустились вниз на нагретую заходящим солнцем землю, проросшую травой и отчаянно-ароматными цветами. Химера смотрела на их склонённые головки снизу вверх и видела их перевёрнутыми на фоне темнеющего неба. «Покажи, что ты умеешь, — спросил Палач, осторожно касаясь её волос, по-прежнему русых и слегка вьющихся. Его руки взывали, его взгляд тянулся к ней, и химера даже улыбнулась, ведь никто никогда не смотрел на неё так, будто она была живым воплощением Богини на земле, что, разумеется, было кощунственным святотатством. «Я бы с этим поспорил, — ответил Палач на её удивление, — но ты мне всё равно не поверишь».
Тогда под его руками, под его взглядом химера стала меняться, с лёгкостью угадывая, что именно нужно сейчас её Палачу, — нет, её Принцу, отныне — её единственной на земле привязанности без цепей и оков. Удивлять его, нравиться ему и встречать в его взгляде не страх и брезгливость, а горячее обожание и одобрение. Больше не осталось в мыслях химеры таких понятий как «неправильно» или «не как у людей». Её Принц не был для неё человеком, и правила мира людей на них не распространялись.