Отдыхал я в то лето с семьей: папой, мамой и сестренкой, в Голой Пристани, что на Украине. Не в самом городе, а на острове, что супротив города, через протоку Днепра. В то время был я заядлым рыбаком. А рыбы в реке, плавнях и протоках тьма тьмущая резвилась. И ничто меня кроме рыбалки не особо интересовало, ну почти, скажем так. Рыбалка — это все. Но вот еще фигня какая произошла: дивчина местная одна сердце мне занозила, вот такая беда. Но это так, между делом.
Прошло совсем немного времени и выяснилось, что леска, которую я привез, не совсем хороша: надо бы потоньше. Крючки тоже не того размера. В городе выбор рыбацких принадлежностей оказался весьма скудным. Мне посоветовали съездить в Херсон, где все есть. Отец был не против моей поездки. И вот почему: местный «Беломор», который курил отец, оказался весьма плохого качества, а точнее — просто дрянь. А новоприобретенный его товарищ, местный житель, Николай Иосифович, дал ему адрес табачного ларька в Херсоне, где заправлял его свояк. Так вот, мне надлежало разыскать этот ларек, передать привет от Мыколы и прикупить хорошего табачку. Табачок табачком, но главное было приобрести крючки, леску, грузила и поплавки.
Перебрался на лодке в город, сел в автобус и через час оказался в Херсоне. Не сразу, но нашел магазинчик рыболовецких принадлежностей. Приобрел все что нужно и даже сверх того, так, на всякий случай.
По городу погулял. Все мне здесь понравилось. Много зелени, клумбы цветочные, здания современные вперемежку со старинными. Одним словом — городок хоть куда. В столовую зашел. Пообедал сытно. Украинский борщ и свиная отбивная, а на десерт кусище арбуза, сахаристого и сочного. Все по высшему разряду. И главное, дешево обед обошелся. Да за такой обед в московском ресторане слупили бы с меня немалые денежки.
Посидел немного в тени, покурил и пошел искать нужный табачный ларек. Наконец нашел. Почти в центре, рядом с главной площадью. Ленин там с пьедестала памятника самому себе вытянутой рукой указывал нам путь в коммунизм. Знающие люди говорили, что в этом коммунизме не будет места алкоголю и папиросам. Совершенно трезвые люди будут петь, плясать, а если захотят, то и работать иногда. Короче, рай на земле. Или дурдом. Или то и другое. А ведь не за горами это время. Никита Сергеевич Хрущев, вождь наш ненаглядный, обещал к восьмидесятому году ввести нас в этот коммунизм. Стало быть совсем еще нестарым покейфую я в этом раю. Буду петь, плясать и веселиться на трезвую голову. А работать не буду. Если работать не обязательно, то с какого припека я должен горбатиться. Не буду я работать, хоть режь меня на куски. У кого руки чешутся, тот и пусть вкалывает. А вообще-то дурь какая-то. Не желаю я жить в таком коммунизме. Социализм — это терпимо. При нем и выпить не грех, и табачку покурить, а иногда и травку можно попробовать. Такие дела.
Ларек оказался не совсем ларьком, а магазинчиком в белокаменном двухэтажном домике, занимавшем первый этаж. По вывеске в нем торговали вином, водкой, пивом и тютюном, то есть табаком, а еще таранью и также скобяными изделиями. Захожу. Народу никого. На полках бутылки, плетеные бутыли с болгарской «Гамзой», папиросы лежат, тарань и скобяные всякие изделия. За прилавком продавец. С рыжей кудрявой шевелюрой и хитрющими голубыми глазами. Посмотрел я на него и говорю: «Вам привет от Мыколы». Он улыбнулся и переспрашивает: «От какого Мыколы?» Я тут же сообразил, что он меня на вшивость проверяет. «От Николая Иосифовича, — говорю, — того, что с Голой Пристани, того, что Вам сродственник». «А-а, другое дело, спасибочки, спасибочки. Чем обязан?» Ну я и выложил, что отцу моему нужен хороший «Беломор», а то от местного у него кашель и плохое настроение. А мне так хочется хороших сигарет покурить, что сил нет. И стал он меня выспрашивать, что общего у моего отца с Николаем Иосифовичем. Я говорю, что подружились на почве любви к фотографии и схожести фамилий.
У отца, как и у меня между прочим, фамилия Беденко, а у Николая Иосифовича Баденко. К тому же оба в Австрии проходили воинскую службу, правда, в разное время, отец раньше, а Николай Иосифович позже, через четыре года.
«Ну тогда понятно, — говорит, — чего ж тут не понять. А кто ж твой батька по должности? Вы, как я уразумел, москали, не кацапы, слава тебе боженька. Хотя и наши, а все же москали». За москалей мне обидно стало, но я виду не показал, а с гордостью отвечаю: «Батя мой инженер, хороший математик, даже слишком хороший. А чего он там изобретает, понятия не имею». Хотя понятие имел, но это большой секрет.