Посмотрел он на меня внимательно, словно оценивая, и говорит: «Во! Ты хлопец неглупый, как я погляжу. Правильно отвечаешь, что не знаешь. Болтун — находка для шпигуна. Так, есть у меня для твоего батьки ленинградский „Беломор“. Двадцать пачек хватит?» «Вполне», — отвечаю. «А цена, естественно, подороже будет, сам понимаешь. Ты в курсе?» «В курсе, в курсе, — отвечаю, — не маленькие. А для меня у вас не найдется чего-нибудь хорошенького, типа „Шипки“, на худой случай „Примы“ московской?» «Отчего же, найдется. Сколько надо?» Я говорю: «Пачек десять хотя бы». «Ладно, — улыбается, — будет тебе пятнадцать пачек. Нравишься ты мне, хороший ты хлопец. Есть у меня дюже смачные сигареты „Дерби“, албанские, духовитые. Для хороших знакомых берегу. Советую, бери, не пожалеешь».
Конечно, раз советуют, надо брать. Я не такой дурачок, как иногда кажусь. Беру, беру, без слов беру.
Нагнулся продавец, сродник Мыколы, весь пропал под прилавком, пошуршал там и выложил большой сверток, обернутый газетой и увязанный шпагатом. Я расплатился и поблагодарил. А продавец тряхнул рыжими кудрями и пожав мне руку попросил передать поклон Мыколе от Левчика. И батьке моему обязательный поклон и уважение. Такие дела.
Все дела сделаны, сделаны, надо признаться, очень удачно. Херсоном налюбовался досыта, желания любоваться дольше — никакого желания. Если честно, особенно он меня не поразил, к тому же жара несусветная, язык от нее вылез наружу, как у собаки, и шепчет, что домой надо скорей мотать. Ну и пошел я на автовокзал. А сам думаю, как кстати отец сдружился с Мыколой. Вот несу внушительный сверток с отличными папиросами и сигаретами, а все благодаря Мыколе. Без него шиш бы мне Левчик кучерявый все это продал. Левчик этот, конечно, гусь тот еще, таким не место в светлом коммунизме. Но в социализме, недостаточно светлом, без таких не обойтись. Может я не прав, но мне так кажется.
Мыкола хороший мужик, но и не так прост, как может показаться. Вообще-то он в отпуске, в некотором роде вынужденном отпуске. Самоходная баржа класса «Река-море», на которой он капитанит и ходит из Черного моря по Дунаю, на профилактическом ремонте здесь же, на верфях херсонского «Судоремонтного завода». Поневоле он как бы в отпуске. Засел под крышей родительской хаты в Гопри, то есть Голой Пристани, иногда наведывается на верфи для контроля над качеством работ. Трезвого я его не видел, квасит крепко. Не очень понятно, что он так полюбился отцу. Конечно, Австрия, увлечение фотографией сближают, но не до такой же степени.
Отец ходит с ним в обнимку, пьет горилку безмерно, пляшет гопака и горланит с этим Мыколой хохлацкие песни. А то нахрюкаются и пошли за огороды стрелять из мелкашки по консервным банкам. Не узнаю отца. Дома у него в голове в основном работа, интегралы и прочие дифференциалы. Все время пишет, пишет формулы, а потом оказывается, что он что-то важное изобрел. Вот тебе и дифференциалы. Иногда и выпить не прочь, но это иногда, да и меру знал. Короче, серьезный человек мой отец. А тут его как подменили. Мать не особенно переживала, только посмеивалась. Знала, наверное, что дома угомонится, она-то его лучше меня знала. Как-то проговорилась мне, что до войны отец был заводилой, душой общества, любил с товарищами повеселиться, потанцевать и песни попеть. Любил покуролесить. Хотя тогда уже выделялся как очень перспективный и талантливый конструктор. Не мне его судить. Как говорится: негоже яйцам курицу жизни учить. Такие вот дела.
Стало быть, пошел я на автовокзал.
О-хо-хо, нужный мне автобус отправится только через пару часов. Жара несусветная. Как я выдержу эти два часа, не знаю. Сдохнуть можно. Попил пивка в ларьке. Теплое и противное. Никого не удивляет, что я в таком не совсем зрелом возрасте пивком балуюсь. Не будем ханжами. Не такие уж мы ангелочки, послевоенные детишки. И выпиваем, и покуриваем, и много еще чего греховодного за нами. Хорошее тоже есть, но без перебора, в меру.
Выкурил папиросу местной выделки, поганую, которую куришь по нужде, без всякого удовольствия. Сплюнул даже с отвращением. Так хотелось распечатать упаковку, выкурить хорошую сигаретку. Но не стал, решил характер свой мужской укрепить. Вот приеду в Гопри, сяду на лавочку у реки, под сенью плакучей ивы, распечатаю пачку и с наслаждением покурю. Вот так я решил.
Ну а забегая вперед, скажу, что Левчик приятно меня удивил. Черт кудрявый! И «Шипку» мне положил, и «Болгар тютюн», и «Дерби» албанские. На пачке кони скачут, красивые такие, поджарые и тонконогие. А уж табак непередаваемо хорош. Настоящий цимус. Отец попробовал и сказал: «Высший класс!»