А в это время на съезде партии, которая наш рулевой, Никита Сергеевич Хрущёв, вождь и главный борец со сталинизмом, пообещал всем нам в восьмидесятом году рай в форме коммунизма. А на закуску потешил немного. Обсмеял абстракционистов, халтурного скульптора Эрнста Неизвестного, показал последнего в стране попа, а заодно и последнего меньшевика, старенького седого дедушку. Всем им дали слово. Поп рассказывал, что обманывал людей, что Бога нет и никогда не было. И вот он просит прощения за своё враньё и обещал исправиться. И плакал. Меньшевик что-то пропищал и тоже плакал. Неизвестный пытался оправдать абстракционизм, импрессионизм и новые направления в живописи и ваянии, но был обсмеян и освистан. И вообще обстановка в зале была весёлая. Когда эти три недотёпы выступали, зал, битком набитый депутатами этого съезда, ржал как стадо необъезженных жеребцов, топал ногами и свистел в два пальца. Особенно громко ржали Хрущёв и лучший друг его Шолохов. И нам это по телевизору показывали. И все, у кого эти телевизоры были, а были они далеко не у всех, припали к экранам. И я в том числе. В зале депутаты ржали, покатывались со смеха, у телевизоров тоже ржали и от смеха чуть не лопались. Но не все ржали, некоторые покачивали головами и крутили пальцем у виска. А самые смелые плевались в экраны своих телевизоров. И я подумал, хотя был юн и не слишком умён и образован, и куда ты хочешь вернуться курам на смех, Александр Федорович. Тебя же обгадят и обсмеют, выставят как последнего эсера из вымершей в доисторические времена партии революционеров-социалистов. Да и никто тебя не пустит. Ишь чего захотел, не каждому такая честь дана помереть на родной земле. Надо же, какой мечтатель. Что ж, будем реалистами, пришлось ему лечь в американскую землю, прикрывшись русским православным крестом. Такие вот дела, Александр Фёдорович.
Москва. 18.09.2024 г.
Кетчуп
Собака эта мне была знакома. Я встречал ее почти всякий раз, когда шел на работу или возвращался домой. Пути-дороги проходили через парк. Пересекаешь главную аллею парка, прозванную с незапамятных времен «Зеленой дорожкой», тут же и напарываешься на стаю собак.
Обитали они при местном кафе, если можно так назвать распивочную, которой владел армянин, беженец, как они все, кавказцы, любят себя называть. Кое-что из объедков собакам доставалось. Но по мере того, как стая разрасталась, этого им стало не хватать. И они очень быстро научились выпрашивать подаяние у идущих на работу. И знали в лицо наиболее щедрых. Есть добрые люди, чего там говорить. Иной сам не доест, а собачкам принесет. Иногда поглядишь, чем их там потчуют, честно, завидки берут: вкусности необыкновенные.
Так вот, собака эта ничем из стаи не выделялась, единственно если только малым ростом да неказистостью. Шкуркой владела светло-рыжей, с разбросанными кое-где белыми пятнами. И какая-то она застенчивая была: доставались ей последние крохи. Правда, последнее время поведение ее несколько изменилось. Стала выхватывать у добровольных кормильцев еду прямо из рук. Но за это и получала от вожака не раз трепку. Причина ее внезапной перемены скоро обозначилась большим животом и укрупнившимися сосцами, черными и тугими, как у козы. Живот вырос слишком большим, почти по земле не волочился. И скоро появилась уже поджарой, без брюха, но соски стали еще туже и крупней. Через положенное время нарисовалась у дорожки со своим выводком. Щенята были крупные, пять мышастой масти и один рыжий, в мамашу, мельче остальных собратьев. Вывела их напоказ она неспроста. Логика собачья сродни человечьей: вот, мол, люди добрые, какие у меня славные ребята. Помогите, кто чем может, а то и погибнем с голоду. Тактика проверенная, только вряд ли спонсоров прибавилось. Времена пришли жестокие: всех не пережалеешь. И приходилось ей с утра до вечера рыскать по парку, заглядывая во все урны, выискивая на полянках остатки еды от чьих-то пьяных застолий. Тут уж было не до выбора: что нашел, то и ешь. Желающих и без тебя полно.
Однажды наблюдал, как она опорожняла урну возле кафе. Достала какие-то жирные бумажки, вылизала их, потом подумала и каждую обсосала. На очереди была пластмассовая тарелочка, состоящая из нескольких секций, с такими перегородками, чтобы не мешать мясо с гарниром в кучу-мала. Вылизала она почти всю тарелку до блеска, но в одной из секций оставалось еще немного темно-красного, как загустевшая кровь, кетчупа. Наверняка острого, для собак не очень-то приятного. Она призадумалась, на меня, возможного конкурента, мельком поглядела, и, морщась, почти как люди от лимона, вылизала дочиста.