Выбрать главу

Поднос

Цветы на «жостовском» подносе: ромашки, маки, георгин. И это на таком морозе, что трескаются сапоги.
Цветы не очень-то похожи на настоящие цветы, но все ж тычинки в темном ложе нежны, изящны, как персты.
И как куделька у горошка завился лихо стебелек, и приоткрыт бутончик-крошка. Мал, а внимание привлек.
Поднос — железная вещица, подставка для еды, питья. Но это если изощриться — без яств с цветами счастлив я.

Помню

Я пью и ем, дышу и плачу, и получаю передачу. Тень в зарешеченном окне, — знать, кто-то помнит обо мне.
Я помню всех, с кем пересекся, кого любил, на ком осекся. кого я в губы целовал — судьбу мою обворовал.
И все они — мои предтечи: и крест, улегшийся на плечи, и тень, мелькнувшая в окне, и свет, зажегшийся во мне.
Все хорошо. Судьбе — навстречу! За всех пред Господом отвечу.

Поручик

У поручика Тенгинского полка, дуэлянта, острослова и рубаки, черный взгляд туманится слегка, губы шепчут: «подлые собаки».
Как людей за все не презирать, так жадны, завистливы и слепы, лишь бы сподличать, кого-то                                         оболгать, просто так, душонке на потребу.
Перед кем здесь душу изливать, сердцем высветив углы непониманья, чьи уста блаженно целовать, где искать участья и вниманья?
С кем взлететь на крыльях над                                                    Землей, облететь и снизиться устало? Давит свет стянувшейся петлей, чтоб поручика совсем не стало.
И с тоски злословит, как и все, и целует руки нелюбимым, провожая по небесной бирюзе тучки, те, что с Родины гонимы.
И летя, подстреленный, с горы, отражая солнце эполетом, думал: «спи, Россия, до поры…» Тут душа простилася с поэтом.
Полетела в рай иль, может, в ад: где укажет место суд ей божий. И звезда скатилась на закат. «Кто-то умер», — крест кладя                                   сказал прохожий.
Ты не первый, даже не второй, и, конечно, будешь не последний. Что тогда, что нынешней порой убивают пулей или сплетней.
У поручика Тенгинского полка на могиле камень обелиска. И, как раньше, гонят на века тучки с Родины, обидами затискав.

Послание из дурдома

На улице снег, одновременно дождь, С трибуны кивает нам пламенный вождь. Мы все завопили зачем-то: «Ур-ра!!!» — Дурдом всенародный. Лечиться пора.
А мы не хотим, проживём в дураках — Ногами в говне, головой в облаках.

Посуда

Глаза в глаза, весне навстречу иду, разлуку одолев. За то, что сделано отвечу: за строки вещие, за блеф.
Грехи утаивать не буду: да, этой осенью любил, и бил на счастие посуду, и сердце девичье разбил.
Ошибок сделано немало: и смех угодливый, и ложь, и бес тщеславия двуглавый в меня не раз вселялся тож.
Душа черт чем переболела, и все ж я жив, здоров, с тобой. Ты мне простила все, сомлела, пьешь взгляд мой серо-голубой.

Про любовь

В грудях зарылся хуем, И хуй затрепетал, Подумал: «Ох, и вдуем!», И тут же колом встал.
Подумала пизденка: «Ох, всласть я наебусь!». А секель пискнул тонко: «Я с хуем обоймусь!».
Тут жопа протрубила: «Ко мне, дружок, ко мне! Я многих полюбила, Иди ж и ты ко мне».