Выбрать главу
Почему и святое слово мы обсмеиваем, скаля рты, и клеймим, как врага, сурово тех, кто носит за нас кресты.
Не ответишь, смолчишь незряче, лишь вздохнешь с сожалением «э-эх…». И за это спасибо, старче. Э-э-эх!

Стеклотара

Глаза мои не синие давно, а серые, с налетом скучной пыли, и зрак на солнце отражает свечку. И загорается на красное вино, что в честь вождей в кругу семейном                                                       пили, выбрасывая стеклотару в речку.
Все дно реки из битого стекла, вброд босиком слабо пройти и йогу. Моя Любовь в ней ногу рассекла, и вся в крови так и явилась Богу.

Судьбина

Погрустнел я, призадумался,                                 нахмурился: жизнь идет не так, совсем не так. Где же и когда я обмишурился, где копейку принял за пятак?
Где мечту о чистой, нежной девочке променял на пьяный поцелуй, где я песню птицы пеночки осмеял за кем-то как холуй?
Отчего живу с какой-то женщиной и детей к чему-то наплодил, ах, зачем судьбиною помечен я, чем ее, когда я прогневил?
Отчего как пес, побитый палкою, обхожу людскую коловерть, отчего тайком ночами плакаю, будто в головах уселась смерть?
Не найти ответов, не отыщется: до конца не жить мне, а влачить тело бренное. С кого за это                                       взыщется? На кого мне ножик наточить?!

Такое дело

Неужели ночь прошла впустую, никаких мне тайн не принесла, и еще одну свечу задую, — сколько их с рождения числа…
Как же ветер воет за окошком, и черно, как будто жизни нет, будто и не бродит по дорожкам дождь, бубня любимый мой                                          сонет.
Где вы все, любимые когда-то? Я вас помню, с вами говорю в сновидениях на каменистом                                          плато, где встречаю вечности зарю.
Ночь темна, ее такое дело: прятать свет и купола церквей, негритянское свое тугое тело. Что глядишь так на меня                     из под бровей?
Да, люблю тебя, хотя и опасаюсь: черный взгляд твой слишком                                        роковой. Не к добру так часто обнимаюсь я с тобой под ветра злобный вой.

Тетери

Льёт дождик из корыта На маковки церквей, И батюшка сердито Глядит из под бровей. И говорит: «Валерий, Раб божий, не греши, Что русские — тетери, Ты больше не пиши». И я не стал тетерить Свой собственный народ. Осталось только верить. И верю кой уж год.

Тишина

Мрак густой в коридоре и за окном, Ни луны, ни месяца, ни даже звездочки. Ладно, утеха мне даже в одном: В тишине, вливающейся из открытой форточки.
Тихо, из крана капель: «кап-кап-кап», Да поскрипывает, знай себе, перышко. Мысль моя, как старинный пикап, С визгом катит на счастье или на горюшко.
По неезжей дороге, лесом да полем все, По ухабам, извилинам, кусты по бокам. И мы с ней то милуемся, а то и ссоримся, И едем, хоть и медленно, назло всем врагам.
Что куда? Ах, простите, не в этом дело, Едем к Макару, что пасет телят, А может, к теще, если бражка поспела, — Чай, дети по лавкам еще не сидят.
А может, едем на великую стройку, Без всяких яких, — согласна она. Что нам нужно? В общежитии койку Да еще одно: чтоб процветала страна.
Чтоб наши дети, которых и нет пока, Не говорили нам, мол, родите назад. Не смейтесь — из сегодняшнего выходят века. А это неплохо, я этому рад.