Выбрать главу
Во мне партийный аппарат не вызывает слезы счастья, но я, увы, не Герострат, чтоб сжечь хоромы самовластья.
Я не хочу в крови закат, не жажду я семитской крови, и шовинизма суррогат со лба не стронет мои брови.
Вообще, политика — дерьмо, политиканство — мета ада, как россиянам мета «чмо», поставленная тем, кем надо.
Но это временно, друзья, проснется русская «громада», и русофобам, детям ада, не посочувствовать нельзя.
Пока и я в разряде «чмо», то бишь, российское дерьмо.

Чудак

Село солнце за село, но верхушкам яблонь с полчаса еще везло: свет в них будто пламень.
И кресту на бугорке сельского погоста, помнящем о старике, подфартило просто.
Высветился как золотой, будто там, в могиле, погребен отец святой, а не дед Василий.
Что грешил не раз, не два, и бывал под стражей в Кобленце, где дойчслова, и в Сибири нашей.
Был исколот он штыком крупповской закалки, кованым бит сапогом на лесоповалке.
И улыбчив был, чудак, чуть не до кончины. Мне бы улыбнуться так из своей кручины.
Село солнце за село, но верхушкам яблонь с полчаса еще везло: свет в них будто пламень.

Чудная страна

Когда все спят, и ночь прохладой в окно вливается тайком, я вместе с фразою крылатой лечу от дома далеко.
Где нет границ для мысли трезвой, чуть затуманенной слезой, где не бывал чиновник резвый, и смерть не шастает с косой.
Где демагоги неизвестны, и хамство где не вьет гнезда, где Эрнст известен Неизвестный, где с рельс не сходят поезда.
Где не взрываются ракеты и чернобыльские АЭС, где дарят девушкам букеты, где не терзают поэтесс.
Где не плюют в могилы предков, детей не бьют по голове, где в Пасху стол не из объедков, где есть мораль одна, не две.
Где, в общем, здорово живется не только слугам всех мастей, где из фонтанов счастье льется, где ждать устали нас, гостей.

Шарман

Когда меня любили, Дырявили карман, Зачем-то говорили: «Мой миленький, шарман». Я глупо улыбался, И глаз точил слезу. Похоже, ошибался: Любил я стрекозу. Мне говорила мама: «Дурашка мой, проснись». А я всё спал, упрямо Жизнь превращая в слизь. И вот пришла расплата, Какая — утаю. Не обойтись без мата, Без водки. Вот и пью. И матерюсь площадно Под солнцем и луной, И всё ж люблю нещадно Ту, что вертела мной.

Шпана

Играли скрипки на балу, в эмоциях шалея, всех забирая в кабалу, визжа и мелко блея.
Хозяин бала, хохоча, жал ручку баловнице, любимой дочке Ильича, известной светской львице.
Сажал на пальчик бриллиант в подарок от Рассеи, за папы звездного талант: пил папа не косея.
Кричали маршалы «Ур-р-ра!», вверх чепчики бросая, не в небеса, в тартарара, болота сотрясая.
В апартаментах сатаны рогатые блевали: перевидали там шпаны, но тут уж спасовали.
И Бог плечами пожимал, и ангелы немели: так удивил их этот бал, где скрипки ошалели.

Я холст

                    Я холст.                     Я прост.               Пока холстина.        Но буду скоро я картина. Пусть легкомысленный мечтатель,      Но верю: где-то почитатель      Готовится войти в мой мир.   И скажет мне: «ты мой кумир!»