Она не показывалась целую неделю, хотя Зена пребывала в ужасающем настроении, а между ее вредностью и моей способностью вызывать духов как будто существовала некая связь. Каждый вечер в восемь часов по телевизору у Ливерморов передавали тот изящный и грустный вальс, и я каждый вечер выходил на крыльцо. Вернулась она только через десять дней. Мистер Ковач стряпал. Мистер Ливермор красил газон. Она появилась, когда музыка только-только стала стихать. Что-то переменилось. Она шла с поникшей головой. Что с ней? Когда она подошла ближе, я понял, что она выпила. Что она пьяна. Не успел я обнять ее, как она заплакала. Я гладил ее мягкие темные волосы, вполне довольный уже тем, что могу поддержать ее, что бы ни случилось. Она рассказала мне все. Она согласилась поужинать с одним человеком из их учреждения, а он напоил ее и соблазнил. Утром ей было стыдно идти на работу, и какое-то время она просидела в баре. А потом, полупьяная, все-таки пошла объясняться со своим соблазнителем, произошла безобразная сцена, и ее уволили. Хуже всего, что она подвела меня. Себя ей не жалко, сказала она, но я - я дал ей возможность начать новую жизнь, а она вот как меня отблагодарила. Я поймал себя на том, что расплылся в идиотской улыбке, до того меня порадовало, что она так слепо мне верит, так отчаянно за меня цепляется. Я сказал ей, что все обойдется, что я найду ей другую работу, а пока дам ей чем платить за квартиру. Я простил ее, и она обещала прийти завтра вечером.
На следующий вечер я выскочил во двор задолго до восьми часов, но она не пришла. Она не была забывчива, это я знал, и не стала бы нарочно меня обманывать. Что-то у нее опять стряслось, но как ей помочь? Как до нее добраться? Уж кажется, я хорошо знал ее комнату, какие там живут запахи, и как падает свет, и репродукцию с картины Ван-Гога, и след от непогашенной сигареты на тумбочке, а между тем комната существовала только в моем воображении и я не мог туда заглянуть. Я думал было поискать ее в ближайших барах, но до этого в своем помешательстве еще не дошел. На следующий вечер я опять ждал ее, но, когда она не пришла, не стал сердиться - ведь, в конце концов, она просто беззащитный ребенок. Еще на следующий вечер шел дождь, и я знал, что она не придет, ведь у нее нет плаща. Она как-то об этом упоминала. Потом была суббота, и я подумал, что она, может быть, отложила свой приезд до понедельника, потому что в конце недели на поезда и автобусы нельзя полагаться. Это показалось мне разумным, но уж в понедельник я твердо рассчитывал ее увидеть и, когда она не явилась, был невероятно разочарован и огорчен. Вернулась она в четверг. В тот же час, под тот же грустный вальс. Через весь двор, еще задолго до того как она подошла к крыльцу, я увидел, что она шатается. Волосы ее были растрепаны, платье разорвано, часики с руки исчезли. Почему-то я спросил ее, куда девались часы, но она не помнила. Я обнял ее, и она рассказала мне, что произошло. Вернулся ее соблазнитель. Она впустила его, пустила к себе жить. Он пробыл три дня, потом они позвали в гости его друзей. Вечеринка была шумная, затянулась допоздна, хозяйка пожаловалась в полицию, была облава, и Ольгу арестовали по обвинению, что она использует комнату в безнравственных целях. Три дня ее продержали в доме предварительного заключения, прежде чем ее дело было назначено к слушанию. Снисходительный судья приговорил ее к наказанию условно. Теперь она уезжает домой в Калифорнию, возвращается к мужу. Она и сама не лучше его, это она повторила несколько раз, они одного поля ягода. Деньги на дорогу он перевел ей по телеграфу, и она уезжает сегодня, ночным поездом. Я пробовал отговорить ее, убеждал начать новую жизнь. Я готов был и дальше помогать ей, на любых условиях. Я схватил ее за плечи, это я хорошо помню, и кричал ей в лицо: "Ты не уедешь, не можешь уехать! Кроме тебя, у меня нет ничего в жизни. Если ты уйдешь, это только докажет, что даже самые невинные мои фантазии бессильны перед похотью и временем. Не уходи! Не бросай меня одного!"
- Перестань разговаривать сам с собой! - заорала моя жена из гостиной, и в эту минуту меня осенило: раз я выдумал Ольгу, почему мне не выдумать и других - темноглазых блондинок, рыженьких резвушек с мраморной кожей, меланхоличных брюнеток, плясуний, певуний, скучающих домашних хозяек? Женщины высокие и маленькие, печальные и с распущенными волосами до талии, сероглазые, синеглазые, косоглазые красавицы всех видов и возрастов - все они могут стать моими. Что, если Ольга, исчезая, просто освободила место для следующей химеры?