А Лида даже теперь пахла удивительно. Сашка в этих делах не разбирался, но был уверен — это аромат каких-то цветов. И тогда, и сейчас. Ну не пользовалась же она духами лет в десять, да хотя бы и в тринадцать?
— А я тебя сразу увидела. — Лида развернулась, опершись спиной о ржавую оконную решетку. И как ей блузку не жаль? — Ты все мялся за своим актаритом, и я тебя сразу узнала.
Сашка возмутился.
— Ну вот. То есть, ты узнала меня по тому, что я мялся?
— Ага.
Лида опять смеялась.
— И уши у тебя все те же. Оттопырки. И заплаты на локтях. Тебе раньше мама пришивала.
— Я бы попросил! Теперь так модно.
— Ага. Ну и моды у вас в этом вашем Мирске.
— «Вашем»… А разве и не твоем тоже?
Лида вдруг сбросила улыбку.
— Саш, ты как был унылым прилипалой, так и остался. Вот все с тобой хорошо делать — а как начнешь болтать, так лучше сразу в воду лицом вниз. Тоска здесь в Мирске. Терпеть не могу эту тоску!
Она уже собиралась соскочить с подоконника, как Сашка перехватил ее запястье. Его бросило в жар не на шутку, но ярость была беззлобная.
— Могу и не болтать.
Он прижал ее к оконной решетке и поцеловал.
Так быстро и просто, что даже считать не пришлось. Но если с другими он не считал потому, что ему было все равно, то теперь в этом просто не было нужды. Он уже давным-давно сосчитал все, что требовалось.
От нее и правда пахло цветами.
Лида толкнула его в грудь и соскочила с подоконника.
— Смотри!
На дне лестницы мелькнул свет. Расчертил воздух крошечной молнией и тут же растворился. Лида развернулась.
— А ты все так же с мамочкой живешь?
Сашка поежился. Опять издевается…
Он уже давным-давно перебрался в мансарду на окраине. Там пахло штукатуркой, старым деревом и хлоркой, а из-за желтых деревьев в окне виднелась скособоченная вывеска городского бассейна. Краска отколупывалась, шелушилась язвочками, а сквозь стеклянные стены на закате поблескивала вода. Листья забивали стоки, лепились к кафелю, и к спуску нужно было прошуршать шлепанцами сквозь целый ворох. Открытая чаша бассейна словно притягивала листья, но вообще-то они были везде. Просто на проспектах их сгребали каждое утро, а смотритель бассейна только дремал за своей стойкой, да меланхолично обходил иногда чашу, чтобы убедиться, что она еще не заросла целиком. В Мирске эта самая меланхолия и вправду витала в воздухе, а осень стояла круглый год. Сухая, очень неторопливая и как будто неживая. Дождей здесь почти не бывало, а листья все сыпались под ноги хрусткими монетками и сыпались.
— Я все-таки не за еду работаю.
— Значит, ты обставил себе домик?
Она перешагнула завал и скользнула в подвальную дыру. Отсюда начинались коридоры, которые они в детстве называли катакомбами. В этом лабиринте всегда было влажно и холодно, и если бы не Лида, Сашка непременно бы здесь заблудился и замерз. Она всегда знала, куда идти, как будто чуяла входы и выходы.
— Квартиру.
Сашка заглянул вслед за ней. В глубине прохода было так темно, что глаза заслезились. Лида встала, как будто размышляла — стоит идти дальше или нет. И зачем ей эти недопорталы, если у нее есть свои собственные, ратушные? Она может войти в любой. Если она и вправду химера.
Сашка вдруг расхрабрился.
— Могу показать.
Лида развернулась. Свет, который струился из-за Сашкиной спины, обрисовал ее улыбку.
— А покажи.
У старого бассейна было пусто. Огни еще горели, и на кафеле, изъеденном трещинами, играли блики. На воде неловко колыхались пригоршни листьев.
Лида стояла у окна долго, будто ждала, что старый смотритель вернется. Свет чертил контур ее плеч. Сашка перебирал ее волосы, приподнимал пряди, чтобы поцеловать в шею, и снова вдыхал ее аромат.
— А ты думал об этом тогда… в детстве? — вдруг спросила Лида.
У нее даже голос изменился. Исчезла игривость, исчезла хитринка. Она говорила тихо, как-то серьезно.
Сашка хмыкнул.
— Рановато ведь было.
— Значит, думал.
— Думал.