— Короче, пошел он в магазин, прикупил самый дорогой коньяк, который увидел. «Ненси Хо», что ли, назывался… В харчевне сандвич заморский взял. Он давно уже о нем мечтал. Год… Может, полтора стекла закусочной до блеска нализывал, что даже после него и не перемывали, — бормотал «философ», сглатывая обильную слюну.
Ну вот, наверное, до котлет добрались, уже вперед. Все-таки он про себя рассказывает, теперь я в этом уже не сомневаюсь. Конспиратор фигов!
— Дак вот… Устроился он, значит, на вымышленном троне поудобней и приговорил с ходу литрушку отвара божественного, в прикуску с чудом чужеземным. Дальше все как во тьме, ничего не помню. Вернее, знакомый не помнил…
— Я понял, что знакомый. Можно не уточнять.
— Только утром молодец узнал, что просьба «мамзели» вовсе и не такая уж и нелепая была. На самом деле, до мелочей продуманная. Он ведь оказался лишь снежинкой на айсберге, об который «Титаник» споткнулся и в морскую пучину ушел.
Хитросплетение его слов начинало меня напрягать. Нити связи со здравым смыслом ускользали из рук. Вроде он и не пил, но развозило его все больше.
— И?.. Котлеты-то причем? А вдова эта кто такая? Ничего не понял…
— Да что ты такой непонятливый! Ласты он склеил. Копыта отбросил. Душу господину отдал. Простите меня, конечно, многоуважаемый, но что вам больше нравится, то и выбирайте, — пробубнил «мыслитель» и уставился на меня не моргая.
— А с «черной вдовой» что случилось?
— Ничего не случилось. Живет-поживает, мед-пиво попивает, дальше гадости думает и козни строит. Но это другая сказка. Она еще не дописана, — закончил он и ткнул в чебурек грязным пальцем с кривым ногтем. — Будешь это жрать?
— Нет, это я для тебя купил. Так и знал, что понадобится. Сразу увидел, что ты голоден! — утопая в злости, бросил я.
— Хороший ты человек Во… ва… ве… — начал хвалить меня «философ», но вдруг ненадолго запнулся и глянул по сторонам. — Вовек тебя не забуду!
— Приятного аппетита! — широко улыбаясь, произнес я.
Затем глотнул ядрено пузыристой, аж до слез, жидкости из стакана и направился к выходу. Они тут, что, все сговорились? Что творится у них в голове? Полная бредятина… Какие там у Василия Федоровича тараканы — мадагаскарские шипящие? Алкоголь добил его и так обреченный мозг, и он теперь пишет сказки, рожденные галлюцинациями? Ладно, все к лучшему. Я хотя бы этой отравы не наелся, которую здесь чебуреком называют.
Хотя нет, все-таки отравился… Зря я эту насыщенную «Силби-любовью» кока-колу хлебнул. И кто только этому напитку такое название придумал? В нем точно допустили ошибку — в первом слове должно быть две буквы «а».
— Дяденька, дай пяточек серебряный! — крикнул нагловато-хамоватый беспризорник и дернул меня за рукав.
— Что? Кто тебе сказал?.. Ты у меня его хочешь сп… — выругался я, останавливаясь у дверей.
Руки уже обыскивали карманы. Монетка лежала на месте.
— Дяденька, у тебя точно кукушку рвет не по-детски. Мажоры без денег по кабакам не ходят. Просто так никто никому ничего не дает. Гони монету… Пожалуйста!
— Да понял я уже. Вот держи соточку рублей. Клей только не нюхай.
— Что не делать? О-о! Благодарствую, милостивый государь, за добро такое вам вернется! — бормотал беспризорник и раздавал виртуозно-замысловатые реверансы с выпученными глазами. — Благодарствую, милостивый государь… Благодарствую…
Но лишь до тех пор, пока не забрался в толпу ротозеев, где и растворился бесследно.
Сумасшедший дом, а не кафе. Псих на психе сидит и психом погоняет… А где-то ведь еще управляющий псих должен быть.
— Не все, что ты видишь, на самом деле то, на что оно похоже. Удачи, пилигрим, она тебе еще понадобится. Силби знает, что в зеркале души все… — бросил вслед бармен, но до конца я не расслышал. Дверь захлопнулась раньше.
Я сделал еще пару шагов, переваривая услышанное и увиденное, но тут мозг пронзила пугающая мысль. Словно серпом по яй… по срамным причиндалам Урана, как сказал бы Рихтер. Только теперь до меня дошло, что показалось парадоксальным в его словах. Что так пугало и настораживало. Точно! Акцент… Он произнес последние слова без акцента, на чисто русском языке.
Бежать отсюда без оглядки, бежать сломя голову! И чем быстрее, тем лучше…
Информационное табло показывало, что до отправки поезда еще одиннадцать минут… Но стоял он на последнем пути.
Я побежал, словно ветер, по бесконечному обволакивающе-темному туннелю, расталкивая зазевавшихся пассажиров на пути. До тех пор, пока не увидел забрезживший нереально яркий свет в его конце. Пространство расплывалось от запредельной космической скорости. Еще немного усилий — и выскакиваю к манящему источнику, пролетая по три ступеньки за шаг.
Разбитый фонарь. На рельсах спит железный монстр. На небе одичавшая пузатая луна, освещающая безлюдную платформу. И больше ничего… Странное ощущение, будто меня коварно обманули и чего-то лишили… Может, всепоглощающего покоя… В сторону бредовые мысли!
— Добрый вечер! Успел! — заскакивая на ступеньки поезда, сказал я проводнице со строгим лицом.
Она даже не улыбнулась и остановила меня на полпути раскрытой ладонью.
— Здравствуйте! Опаздываете, гражданин. Нехорошо это… И неправильно. Поезд не должен ждать опоздавших. У него же расписание. Самым важным себя считаете, а люди страдают, когда давно уже ехать должны. Документы ваши предъявите и проездной билет, — отчитывала меня проводница.
Как будто она моя мать и мне лет четырнадцать. И я не на поезд опоздал, а домой приполз после недельного загула. Пьяный, укуренный и в изодранной одежде со следами крови. Хотя действительно странно… Почему поезд по-прежнему на перроне? Минуты три назад должен был отправиться.
— Да что вы так все близко к сердцу воспринимаете? Ну, опоздал, со всеми бывает.
— Вот поэтому так и живем, что каждый только о себе любимом думает. Не бывает это со всеми. Все уже давно в вагоне сидят, вашу персону ожидают.
Проводница скрупулезно проверила каждую букву в билете. Потом долго смотрела то на меня, то на фотографию в паспорте. И лишь, когда ее все устроило, буркнула: — Проходите, господин Ветров, все у вас в порядке. Белье будете брать?
— Только шелковое, на остальное у меня аллергия. Чешуей покрываюсь и на людей бросаюсь, — попытался я ее рассмешить, проходя в вагон с милой улыбкой, но безрезультатно.
— Неуместны ваши несмешные шуточки. Как шут, ей-богу, себя ведете. Взрослый человек… Еще шапочку с бубенцами в следующий раз нацепите.
— Вот, блин, забыл взять-то…
— Как только поезд тронется, я к вам подойду, — сказала она и отвернулась, давая понять, что разговор закончен.
Потертый временем вагон встретил меня мерзопакостным запахом китайской лапши «Доширак», перемешанной с ароматом грязных носков недельной выдержки, полутьмой и галдением «детей-энерджайзеров». Последние не желали ложиться спать, несмотря на «угрозы расправы», звучащие из уст усталых пассажиров. Родителей, как это обычно и бывает, и так все устраивало, и угрызений совести по этому поводу они не испытывали.
Маленький и незаметный Рихтер ютился в углу. У окна на нижнем сидении, прикрывая платком нос. Видимо, форточку он открыть не смог. Вот она — твоя сбыча мечт, пользуйся на полную катушку… Зачем себя ограничивать? Прямо как в рекламе «Газпрома», точь-в-точь.
Альфред перелистывал толстенную книгу с безумным количеством страниц и еще большим количеством слов. Такой книгой и убить можно, если не духовно, то физически непременно. Причем читал он почти в темноте. Вагон освещался лишь светильниками дежурного освещения и луной за окном.
Похоже, он был очень увлечен, и я решил его не отвлекать. Положил сумку на лавку и сел напротив.
— Тебя в детстве не научили здороваться? — не отрывая взгляда от книги, обиженно спросил он.
— Добрый вечер, Альфред! Я думал, ты занят…
— Скорее уж ночь. И тебе доброй. Как отдохнул?
— Превосходно… Лучше не бывает.
— Ну вот, теперь с новыми силами как попрешь вперед. Денег хватило?