— Что это за арифметика такая загадочная? — спросил Артем.
— Обычная арифметика: ты за троих сойдешь, Миша с Вовой по одному, а я, как самый старенький, за половинку. Ровно столько, сколько говорил, и получается.
— Ну, во-первых, мы ей войну не объявляли — она сама начала, а во-вторых…
— А, во-вторых, надо умнее быть и не опускаться до ее уровня. Вы сами-то попробуйте шесть суток в одну сторону проехать под перестук колес, а потом еще и обратно, — запыхтел экстравагантный старичок, перебив Артема. — И это при условии, что она, в отличие от нас, работает, как пчелка, от рассвета до заката, а не водку пьянствует. Мне приходилось в Благовещенск пару раз прокатиться. Поверьте мне — радости мало. К концу пути это все напоминает сумасшедший дом. Причем ты в нем не на второстепенных ролях и даже не санитаром работаешь.
— Что вы там забыли? — спросил Михаил, заинтересовавшийся темой.
— По делам ездил. Друг у меня там живет — подполковник ФСБ Анисимов. Эх, жизнь меня раньше мотала по закоулкам, темным и не очень.
— Много путешествовали? Может, расскажете?
— Не просто много… Мне проще на глобусе показать места, где я не был, чем перечислять, где был. Везде моя нога побывала и потопталась. И в пустынях, и в степях, и в джунглях… Даже в Арктике был… Но я не об этом говорил…
— Да мы поняли, о чем вы, — высказался Михаил. — Я лично считаю, что в жизни нужно всегда оставаться человеком. Причем обязательно с большой буквы «Ч». Независимо от того, как она терзает, какое у тебя настроение и какие подарки от судьбы получил.
— Это ты в точку про человека подметил. Михаил, а можно нескромный вопрос? — спросил Рихтер, прихлопнув очередную стопку коньяка и поморщившись.
— Валяйте…
— Я тогда два вопроса задам. Кем работаешь? И где такой волшебный чемоданчик с «кладом мыслей» приобрести? Тоже хочу.
— Учителем в школе работаю. Прививаю детишкам тягу к истории Родины. А по чемоданчику расстроить вынужден — нет в нем никакой магии. Обычный он, и бутылки в нем такие же. Приходится докупать и докладывать, вот и весь секрет.
— Понятно… Неплохо зарабатываете?
— На самом деле плохо, но решил шикануть. На «отпускные» коньяка прикупил хорошего. В гости к другу детства в Москву махнул. Исполнить хочу, так сказать, мечту юности — в мавзолей сходить. А трезвый я мертвяков боюсь до жути.
— Исполнить заветную мечту — это хорошо… Только сбывшаяся мечта — это и не мечта вовсе, а реализованный план.
— Ну, пусть план, как хотите, называйте.
— Не обращайте внимание на старика, я так… Значит, мы чужие презенты распиваем?
— Да нет! Все нормально. Коньяк — это уж очень хитрый предмет. Он если есть, то его сразу нет. А если серьезно, то думаю, что друг поймет. Не смог я устоять. Зашел и сразу увидел — хорошая компания подвернулась, нужно отметить.
— Ну, мы и не возражали, — воскликнул Альфред. — А вы, Артем, кем работаете?
— Он у нас заслуженный пластический хирург, — встрял с ответом Михаил. — Он за свою жизнь столько всего пришил и отрезал… Даже орден в этом году получил — «За усердие во благо Отечества».
— Да что вы его слушаете? У него язык без костей. Единственная правда, что он про меня сказал, это то, что я врач. Анестезиологом в больнице скорой помощи тружусь. И не орден, а почетную грамоту от городской администрации получил.
— Ну, это тоже неплохо… Доктор, значит… — протянул Альфред.
— Может, перекурим? — переключился на другую тему Артем и обвел вопросительным взглядом компанию. — Воздухом свежим заодно подышим. Кто со мной?
Согласились все, кроме Рихтера. Он бросил курить еще до того, как я родился, и с нами не пошел.
Несмотря на глухую ночь и демонический храп пассажиров, беседа за «чашечкой почти чая» вскоре продолжилась. Темы перетекали от дорогих машин к шикарным женщинам, от женщин к трудностям работы и в обратной последовательности. Пока на каком-то этапе, между пятой и шестой, беседа не перешла в менее спокойное русло.
— А у меня ведь дед вторую мировую прошел, в боях под Москвой участвовал. Его в октябре сорок первого призвали. Старшиной второго пехотного полка был… Василий Теркин звали… Не сталкивался с ним, Альфред? — спросил развалившийся на полке Артем.
Тут же он получил от Михаила неодобрительный взгляд. И в нем не было следов помутнения от выпитого алкоголя. Хотя, может, мне показалось.
— Его еще заговоренным называли. Все битвы кровавые без единого ранения прошел. Без единой царапины. Как будто судьба его хранила.
Теперь почудилось, что лицо Рихтера едва заметно дернулось и опять стало спокойным. И тут он заговорил:
— Жестокое время… Прошел я эти жернова… Насмотрелся на то, как живых людей с землей перемешивают. Как черепа лопаются, словно икринки под пальцем, окрашивая все вокруг серо-красной массой мозгов. Как кишки на траки наматываются. И крики последние, душераздирающие… Стойкий смрад смерти на поле боя… Бр-р-р…
— Меня сейчас вывернет. Все гамбургеры наружу выйдут, — перебил его Михаил, но он все равно продолжал:
— А сколько я друзей схоронил в безымянных могилах, с касками на палках вместо крестов. Могилами-то их трудно, конечно, назвать — воронки от взрывов с кучей останков. Лучше не вспоминать об этом… Не довелось мне, Артем, с ним повстречаться, к сожалению, хотя я тоже до Берлина дошел. Даже под флагом танцевал от неописуемого счастья.
— Да не могли они пересечься — десятки миллионы людей… Такое только в книжках бывает, — высказал мнение Михаил. — А вы моложе своих лет выглядите.
— Стараюсь себя в форме держать. Вот вам один стариковский совет. Запомните, реальность порой, как кривое зеркало. Не все на самом деле такое, как кажется. Истина в том, что правды нет и быть не может, хотя и это, возможно, ложь. А проще всего обманывать детей, которые думают, что жизнь безумно прекрасна. Их глаза не способны увидеть зло, потому что их разум еще не делит мир на зло и добро… — произнес Рихтер и почему-то перевел взгляд на меня. — Особенно тем, кому года три отроду… Хороший у вас коньяк. Может, еще плеснем?
Новые знакомые смотрели на него с недоумением, хотя и я тоже не особо понимал, о чем говорил Рихтер. Но странным казались не только его слова. Сейчас меня больше волновало другое. Я где-то уже слышал о дедушке Артема, а в памяти всплывали обрывки воспоминаний о его биографии. Размытые образы личности… Абсурд… Может, действительно читал про Теркина где-то. Или пить надо меньше…
— Ну, вы хоть первую мировую-то не застали? — пошутил Михаил, «выжимая» последние капли в стакан. — Все, реквизит закончился, требуется обновление. Голосуем за рестарт…
— Еще бы в Куликовскую битву меня записал, которая в тысяча триста девяносто первом году была. Столько живут только боги, а я простой смертный, затянувший игру с неизбежной смертью. А она все не переходит к завершающей фазе… Хоть бы годик еще протянуть. Может, забыла про меня… Дела более важные.
— Ну, это уже перебор. Слишком давно уж битва с Золотой Ордой была, — сказал Михаил. — А я бы тоже не отказался от того, чтобы у смерти при воспоминании обо мне сразу память отшибало и склероз начинался. А можно еще поспрашиваю?
Рихтер кивнул и приготовился внимательно слушать. Ну, или сделал такой вид.
— Почему у вас цвет глаз разный?
— Да вы что? А я и не знал… Дайте, скорее, зеркало.
— Вы прикалываетесь?
— Шучу, конечно, — ответил Альфред и через некоторое время продолжил: — Ничего необычного, всего лишь редкая врожденная версиколоральная экзофтальмия, вызванная отсутствием в организме церебрума. Но не буду загружать вас медицинскими терминами и вдаваться в подробности. Это никому, кроме Артема, интересно не будет.
— Ну и зараза, — сморщив лицо, высказался Михаил.
— Это не заразно. А вы долго держались. Обычно люди не выдерживают намного раньше. Вынужден вас расстроить — неизлечимо и ничего с этим не поделаешь. Но я уже за длинную жизнь привык. Хотя был у меня знакомый доктор — убирал это на некоторое время, царство ему небесное…