Гришко Сергей Владимирович
Химерион.
ХИМЕРИОН.
ПИЛИГРИМ, ДЫМНАЯ ДОЛГАЯ СКАЗКА.
О чем думается сейчас не так уж и важно, равно как было до сего момента, и я уверен, что эта же мысль будет оставаться в голове и после всего, что вероятней произойдет сейчас. Хотя мир ныне устроен так, что рассудок это сомнения человека близкого к закату эпохи, остальное сплошная ложь и химеры. Далее нет ничего, судя по всему, этого человека или прервали, а может он просто ушел, с этого собственно и началось, то, что уже свершилось, но прежде времени не обозначило ни рамок, ни границ.
Это есть и был долгий предолгий сон, который продолжается и в нем происходит превеликое множество событий, от которых все далеки, как собственно пространство и место человека потерявшего в нем свой рассудок, но подозревающего в какую дверь сознания можно выйти. Начнем, пожалуй, сложно механические головокружения головоломок вселенной.
Подумать только в зловещем мраке холодной вселенной. Среди молчаливой пустоты вакуума, где царит гармоничный бездушный порядок с мерно парящими осколками разбившегося о рифы ковчега окруженного поясом оледенелых глазищ исчезнувших мифических странников. После хлопка, звука, действия, процесса расколовшего первичную скорлупу сферы не бытия до и после, в бытие первой хлынувшей волны материи прибоя ставшего тишиной и ночью в стразах комет. Прибой пенился у границ безграничности, где исчезает все и вся. На песке золотистом в сумеречных тонах зарождающегося начала начал, сидел человек, правда не к месту и не по времени занявший нишу. Почесывал спину, что-то бормотал не внятно под нос. Он удил рыбу.
Пена вскипела у босых ног незнакомца и все вдруг замерло. Последнее эхо хлопка не найдя своего подтверждения в этой лунно-серебристой пустоте, оборвалось, да так, что зазвенело бесчисленным множеством бубенцов. Более ничего не произошло, а ожидалось скорым бременем, на сносях и время круговоротом, червячным ходом, зрелым плодом, неумолимо оповещало, что на этом месте еще ровным счетом не произошло. Человек незнакомец или чудаковатый тип с удой, он не властен над временем, он всего лишь выпросил миг для дела минутой бесконечного, спутав эхо хлопка с всплеском хвоста рыбы пугливой, ушедшей на глубину, а в ней ли дело? Может все совсем не так, это выдумка человека в кураже, сильного духом и очень смелого, отважившегося изловить чудо рыбу глубин, не испробовавшую наживки, в навязчивой погоне за собственным хвостом.
Помолчите говорливые мудрецы ради слов уже сказанных. Сотворите абсолютное тихое слово в строжайшей тишине и тайне, замрите, наконец, и не делайте лишних движений. Вас не о чем просить, растворитесь, паром облаков, кочуйте поблизости, вас обязательно о чем-нибудь попросят. Не было, и нет, вас никогда не будет. Плерома вскрыта, хлещет маслянистая ночь беззвучным потоком, растекаясь виадуками хронотопа и вскрытыми болезненными язвами мезокосма. Это пройдет, этот момент от хлопка до повисшей тишины, вскоре разродится конвульсиями жизненных процессов. Зачиная тем самым то, что потеряет в итоге весь какой-либо значимый смысл. Напоследок дав инерционное движение различного рода интерпретациям языковых вибраций заплутавших в лабиринтах царящего логоса.
Лбом о стену понимания, от нуля прытью к бесконечности, пока не сломлен, пока идеалист и не склонен к ворчливой самоиронии. Ночь растеклась, не обнаружив исходных границ, она замерла, интуитивно желая собраться в жилистый ком сонного сердца. Сейчас она дарит, но после не факт, усомнится, подобно человеку и глубинной чудо рыбе. Нет наживки при всех удачно и грамотно розданных ролях, выстроенных декорациях. Существует один выход, повернуть вспять. Издать тихий смешок умалишенного, пойти в отказ и не к месту заснуть. Ночь пуста без зрителей, собутыльников, не грезятся фантомы неумолимого рока, некому хлопнуть в ладоши, тем самым совершив новое чудо.
Завшивели. Все не о том помышляли, да по глупости через жопу руками делали. Начали привирать в склонениях, более не стесняясь в средствах, и заврались, что не различить былого с грядущим. Все едино в одном грязном лотке продается со скороговоркою неразборчивой, покупай или ступай, а может, отдай, взамен ничего, но необходимое там, где ненадобность есть. Мы более не плодимся и множимся, а испокон этого долгого дня вкладываем, иные закладывают и так по кругу, покуда не пересохнет в горле и не иссякнут слова со склонениями. Недовольное блеянье подытожено леденящим кровь львиным рыком, так понимаешь, что где-то есть страшный царь, он всегда голоден, а всем остальным тошно. Всеобщее одиночество слепых кротов и пьют с горя, и вода сделана так, что приносит лишь жажду и ее опять не запить новым глотком. Жить так нельзя, а невозможно иначе.
Довелось побывать мне в будущем не за горами высокими. Срамота несусветная, вроде бы и в белом тамошние жители, есть чем дышать акромя воздуха, да все как-то не так. Иудушек со скоробеями повывели, Содомы, Гоморры повыкорчевывали, на стенах побелка вроде бы свежая, горницы чисты и светлы. Буковками звонкими они питаются. Ума не дюжего, времечко в узде держат. Так, поди, ж разбери, где мужик де баба? Все на одно лицо. Тельца кукольные, ни бога, ни черта не отыскать, душа их человечиной не воняет! Лишь мозг, который все время меж звезд, а не дома. Бытие их муравьиное, чего творят, поделывают, как и мы не ведают, только они с другой стороны. Все тянут и строят для матки, что в свет их сплевывает, не пьют, не курят, такого зла лишены.
Бродил я там долго, зенками хлопал, вынюхивал запашок с гнильцой. Войну с крещеными искал, про храмы расспрашивал "где, мол, свечку поставить, молитву справить?" Нет не люди, головастики, рыпаются в лужице своей стерильной гармонии. Землица не жива, заспиртована как опухоль в банке. Не любят, не верят, не ждут, чего тут скажешь, про все знают, на всякое ответ есть.
Общество позабыло добродетели и пороки, заменив, казалось бы, вечное на четкий порядок работающего механизма, с разрешенной проблемой времени. Остановилось практически все, смерти нет жизни тоже. Ты исчез, ты же и появился. Твоя погрешность исправлена такой же непогрешимостью, сбалансированной, четко отлаженной, смазанной, работающей без сбоев и нервного скрипа. Ты вероятней и не заметишь, что рядом существует некто идущий своим путем извилистым. Одиночка не враг, а так тень в предрассветном тумане. Выйдет солнце и дорога чиста, горизонт без изменений, ни радуги после грозы, ни грома среди ясного неба. Марш поступательного движения строем, формула без значимых огрех. Завтра пребудешь ты в сопутствующем "Вовеки веков".
Люди там, всегда новые с иголочки. Лица озарены дружественной улыбкой проснувшихся существ с чистой совестью. Матка плодит без изъянов, бесперебойно, без родовых травм. Ты желателен и востребован. Она помнит каждого, пуповину не рвет, а превращает в связующую незримую нить коллективного разума. Ее створки раскрываются, и эти одинаковые особи прут организованно улыбаясь удаленной совестью. Каждый встречный божественен, гениален, полон дружелюбия, а слеп как крот. Чужими бумажными глазами. Он озарен истиной и в пустой нирване, уступает тебе место у окна, которого нет. Белые одежды, всегда хочется запачкать кровью на безысходность использовать грязь. Ах да, я слышал, где-то на севере, все предпочитают носить хаки. Говорят это практично. Там другие условия иные цвета. Остается одно, безостановочно, безоглядно убивать и убегать, убивать вновь. По локоть в крови не повод дышать в полные легкие, а не по чертовой дыхательной системе, вовлекающей в паутину безразличного ко всему, поголовного совершенства над собой, в неосознанном призрачном начале, к которому мотылем летишь и не погибаешь. Сгораешь, обращаясь в пепел и не возродившись, пребываешь в том самом полете, в белых выглаженных одеждах. Медитации подобного рода угнетали меня. Эх, был бы приятель старинный. Пил бы беспробудно!
Признаюсь, чего таить, искал я следы былых времен, да наши пробелы в памяти, где-то же остались корни исчезнувшего древа жизни, пара строк, пара фраз. Незыблемая тишина в мимике не одушевленных лиц с рудиментарными фрагментами рта, который выглядит как искривленная щель, за которой проглядывают младенческие розовые десны. Атрофированный язык, мысль одна на всех недоступная чужаку, а таковым ты являешься здесь после сейчас. Эти существа умерщвляют и реанимируют с тем постоянством, как и появляются, впору оставить здешние царства за плечами, да убираться восвояси. Но путь этот вяжет пленом неразрешимых геометрических аксиом, данные условия гибкости и кривизны трудно осилить природным умом. Может быть, существует некая краеугольная формула на жидких числах, выпариваемая в стихии огня, пляске чумной саламандры, надрывно голосящей божественными гласными, что режут слух духа, понуждая пасть на колени. Корчишься, хватая ртом чад и угар, расслаиваешься на параллели, прослойки измерений. Терять все время рвущуюся и ускользающую нить накатывающего стремительно прибоя. Прилив. Сухощавый человек на крошечном осле медленно растворяется в мареве зноем исходящих белых дюн. Он ведом свыше, но все портит волочащийся по мокрому песку бледно алый фаллос животного, режущий око несовместимостью этих призрачных существ.