А еще более удачно, что ты купил второй коммуникатор, чтобы не таскать тот, что на кухне, постоянно в комнату и обратно, он все-таки домашний, не портативный. Тяжеловатенько. И что запараллелил их — тоже удачно. Теперь подслушивать стало намного проще.
Дэлла прислушалась, но быстро потеряла интерес.
— …рефлексы… ну, рефлексы частично в норме, после блокатора и такой-то травмы, сам понимаешь… уровень гемоглобина… уровень белка… глюкоза… ну да, ну да… А что ты хотел, Вадик, это же не порезанный пальчик…
Обычный треп. Можно оставить маячок на тревожные слова, а остальное пометить как белый шум, чтобы не отвлекало. Ей было о чем подумать.
Хотя бы о том, что этот ребенок тебе чужой, офицер Ковалев. Ты не имеешь на него ни малейшего права.
Или о том, что все люди разные.
И не люди тоже
Вот, например, этот мелкий и рыжий, что сопит, протискиваясь в узкую дверную щель и стараясь сделать это так, чтобы его не услышали мужчины на кухне. Осторожно подтягивает дверь, закрывая (Дэлла наблюдает за ним сквозь ресницы). Оглядывается, на цыпочках подбегает к дивану. Упирается ладошками в валик совсем рядом с головой Дэллы, сопит. Шепчет жарко:
— Пр-ривет! Я знаю, ты пр-ритвор-ряешься! Давай игр-рать! Тор-лько папе не говор-ри! Тебя как зовут? Меня Аль-рик!
Дэлла открывает глаза и улыбается ему в ответ — нано-секунды хватило, чтобы принять новые правила и перестроить планы.
— А меня Дэлра. Давай.
***
Люди все-таки разные.
Это было странно, это было нелогично, против такого вывода бунтовал весь накопленный опыт, утверждающий, что люди просто притворяются разными, а на самом деле внутри все одинаковые. И их кишки одинаково приятно выглядят, развешенные на люстре. Ну или на перилах и ступеньках, и пусть даже не кишки — она успела увидеть эту сладостную картинку, уже падая в лестничный пролет, и последним чувством перед накатившей темнотой было удовлетворение, что хотя бы вот так, что хотя бы размен в ее пользу.
И все-таки…
Дэлла злилась. Следила. Раз за разом запускала аналитическую программу, ужесточая критерии. Искала ложь, ловила агрессию и страх. В словах, в жестах, в интонации, в действиях. Находила. Фиксировала. Включала в анализ, принимала в расчет. И раз за разом все равно получала тот же результат — люди разные. Во всяком случае — этот конкретный человек. Такое тоже бывает, оказывается. Исключение из общего правила. И ей повезло нарваться.
Вернее, не повезло.
Ладно.
Уболтал, языкастый. Живи, офицер Ковалев.
Глупо это. Ужасно глупо, но Дэлла уже знала, что не станет его убивать. Кучу проблем себе на сраку этим обеспечит, да, но не станет. Потому что это неправильно.
А проблемы будут, и очень серьезные, тут и процессор не нужен, чтобы такой простейший анализ выдать. Такие, как офицер Ковалев, не успокаиваются и не смиряются никогда и ни при каких обстоятельствах, их нельзя остановить, не убив, и, оставляя его в живых, она тем самым обеспечивает на свою многострадальную задницу максимум неприятностей на много-много ближайших лет.
Ну и ладно. Зато точно не будет скучно.
Осторожное шуршание двери — не скрип, так, движение воздуха. Дэлла не закрывает глаз и не застывает привычным манекеном, потому что знает, кто пришел. Наоборот — поворачивается к двери лицом и улыбается.
— Дел-ра? Не спишь? Будем игр-рать?
— Будем-будем, не сплю. Заходи, только тихо.
Все просто отлично, офицер Ковалев. Мы с твоим (не-твоим) сыном будем играть. Много. И когда через некоторое время силы окончательно восстановятся и мы уйдем — Алик не будет ни кричать, ни вырываться, ни плакать. Он пойдет за ручку, с улыбкой и постоянными «почему», как самый обычный малыш. С самой обычной мамой. Ну или тетей. Это ведь, в сущности, не так уж и важно.
Главное — чтобы подальше от вас. Людей.
***
Воспитывать ребенка киборга должен киборг.
И даже не потому, что человек не справится — справится. Первые несколько лет во всяком случае точно справится, и даже не загубит ничуть, да и потом тоже может вполне сам инициацию провести — достаточно найти хозяина более или менее близкой по фенотипу «шестерки» и выпросить или купить (или украсть) у него немножко крови. Не его собственной, конечно, а физиологической жидкости его ценного оборудования.
Даже аналогичная группа не обязательна — красные кровяные тельца можно и отфильтровать, наноимплантаты содержатся в плазме. А после введения в девственный организм при наличии в этом организме химерного улучшенного ДНК наноимплантаты ускоренно реплицируются до нормы — в них такая программа заложена: самовосстанавливаться, если концентрация в крови оказывается вдруг по какой причине ниже определенного уровня. Очень удобно в рейде, киборга достаточно просто хорошо кормить — он практически после любого несмертельного ранения восстановится сам.
Процессор, конечно, самозарождаться неспособен, это было бы слишком. Так что клон киборга все равно останется недокиборгом — но это намного лучше, чем жалкий ублюдочный чистокровный хомик, в котором имплантаты вообще никогда не приживутся. Человек и киборг — слишком разные, внешнее сходство обманчиво.
Ребенок с химерным ДНК и безо всяких имплантатов сильнее и умнее подавляющего большинства сверстников. В нем лучшие гены спортсменов и гениев. При развитии наноимплантатов этот разрыв усилится. Сами дети вряд ли обратят внимание или значение придадут, но окружающие взрослые могут и заинтересоваться подобным суперменчиком. Люди завистливы и жадны.
Пришлось бы или переезжать с места на место — или убивать слишком любопытных соседей. Судя по роже офицера Ковалева, он бы скорее выбрал второй вариант. Дэлла предпочла бы свалить — но в этом и заключалась основная разница между ними: Дэлла не была человеком. А офицер Ковалев — был. И основная проблема тоже заключалась именно в этом.
Человек не должен воспитывать ребенка киборга. Ну или клона, не важно, важно что маленького. Не должен просто потому, что… ну, не должен. Вот и все. Неправильно это.
Хватит с них взрослых…
***
========== Вадим. Конец игры ==========
— Ну и где ты налажал, эскулап хренов?!
Вадим, согнувшись в три погибели, нависал над кухонным столом и смотрел в экран коммуникатора так недобро, что Вениамин невольно поежился. Некоторого дополнительного драматизма картине придавала стоящая как раз между Вадимом и терминалом большая суповая тарелка с грязным ботинком и вилкой, запутавшейся в шнурках. Вениамин покосился на ботинок, уточнил осторожно:
— Вадик, ты сейчас это о чем?
— Почему она до сих пор не приходит в себя?! Два месяца уже!!!
— Ох, Вадик, ну и напугал же ты меня! — облегченно выдохнул Вениамин. — Думал, какая-то новая проблема, а тут все старые…
— От этого они не становятся меньше!
— Ну это как посмотреть, Вадик, как посмотреть… старые проблемы привычнее, мозг начинает работать над ними в фоновом режиме, и в конце концов подсознание почти всегда находит ответ… Ты сядь, Вадик, сядь, разговаривать лучше сидя. — Вениамин удержался и не добавил: «А я же вижу, что ты очень хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит!». Добавил другое: — А то я вижу только резинку от твоих трусов. когда ты забываешься и перестаешь нагибаться. Согласись, что доктор, разговаривающий с чужими трусами, выглядит несколько странно…
Вадим отодвинулся от экрана, смущенно поправил домашние штаны (тоже на резинке вместо пояса), нашарил рукой стул. Сел. Помял руками лицо, напоследок с силой несколько раз проведя ладонями ото лба к подбородку, словно пытаясь содрать с кожи что-то невидимое — ну или, может быть, саму кожу. Впрочем, лицо его после всех этих манипуляций осталось таким же помятым, как и ранее. Но сам Вадим слегка успокоился. Во всяком случае, больше не орал, даже шепотом. Вздохнул. Спросил с тихим отчаяньем: