Чертов Халетина возводит напраслину, теперь и не ответишь ему…
Энери допил бокал и снова раскрыл книгу. Ладно. Это всего лишь сказка. Здесь никто не назван прямо.
Как будто трудно догадаться, кто такой “прекрасный принц, который пел так, что птицы останавливались в небе”!
“Юноша с синими волосами, - читал Анарен, - никак не мог привыкнуть к виду другого моря, и к каменным стенам замка, что твердо возносится на суше, и к хлебу людскому, и к неволе. Только сидел он у окна в своей комнате, опустив голову. Ни петь, ни рассказывать истории не хотел он, а принца терзали скука и ревность”
Энери еще раз выдохнул и потянулся к бутылке.
“Тогда снова принц позвал к себе белого рыцаря с зелеными глазами и сказал ему: любишь ли ты меня превыше всего? Люблю, отвечал рыцарь.
Тогда возьми этого мальчишку, что не веселит меня песнями и не ублажает рассказами, свяжи ему руки и брось с башни в Сладкое наше море”.
Книга пролетела через комнату и шваркнулась об стену. Энери вскочил.
- Лжешь, мерзавец! - крикнул он. - Я не приказывал этого! Ты сам спрыгнул!
Обхватив себя руками за плечи, нервно заходил по спальне.
На столе, в закрытой шелковым платком клетке, проснулись и заволновались амадины - подарок герцога, маленькие птички для уюта и веселья. Принц схватил бутылку, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Ему хотелось запустить бутылку в стену, следом за книгой.
Вместо этого он подошел, поднял книгу - газетная обложка лопнула и сошкуривалась луковой шелухой, несколько листов выпало и разлетелось по полу, порвалась пергаментная страничка.
Книга не виновата, подумал он, разглаживая смятый лист. Виновата не книга. Виноват…
Книга была раскрыта все на той же лживой сказке. И Энери прочитал:
“Ни слова не сказал белый рыцарь, только вышел вон и отправился к синеволосому. Сердце его разрывалось, а чудо морское сидело у окна и смотрело на белых чаек.
Знаю, зачем ты пришел, сказал юноша с синими волосами. Не стоит тебе выбирать между нами. Знал я, что не заменят воды сладкие горечи вод моего рождения.
И поднялся он, и взошел на высокую башню, и спрыгнул с нее на вниз, туда где вода кипит меж камней.
Белый же рыцарь вернулся к своему принцу и спросил, доволен ли ты теперь?
И принц ответил ему - да”.
Энери захлопнул книгу - теперь уже окончательно. Положил ее на стол.
- Если ты не умер, - сказал он Халетине, - то чего же расписываешь тут великую трагедию? Если ты выплыл, чудо морское. Ну спрыгнул - и спрыгнул, высоко, конечно, было, но ты же выплыл. Выплыл же! Тебе, отродью фоларийскому, это раз плюнуть, так зачем же ты позоришь меня в веках, паршивец? Альбу тут жертвой изобразил. Хороша жертва!
Энери снова принялся мерять шагами комнату.
В тот раз он выбежал на башню, когда уже все кончилось. На площадке топтались макабринские стражники, а Сакрэ стоял между зубцов и смотрел вниз. Энери испуганно схватил его за руку и оттащил, но взгляд таки успел провалиться в головокружительную пропасть, на дне которой исчерна-зеленая вода, вся в мыле, как бешеная лошадь, бросалась грудью на скалы.
- Я обещал ему защиту, - Альба глядел мимо остановившимся взором. - Я клялся защитить его.
Энери встревоженным голосом спрашивал, что случилось, сочувствовал, горестно прижимал пальцы к губам, по слову, по полслова вытягивал из Альбы халетинову тайну, которая тайной уже не была. Сжимал ему плечо, говорил, что он не виноват, что никто не виноват, что такая судьба у бедняги, упокой Господи его душу… много всего говорил.
Альба молчал и смотрел мимо.
Потом началась война, и Энери забыл про лестанского мальчишку. Начисто забыл. Если бы не эта книга - не вспомнил бы никогда.
Халетина, конечно, упоенно жалел себя, сочиняя эту сказку, какой он прекрасный, бедненький и весь преданный. И какой завистливый, самовлюбленный, жестокий принц. Это, конечно, ложь и очернение, но…
Разве Энери предал Халетину? Он ничего Халетине не обещал, и Альбе ничего не обещал, разве он виноват, что эти двое не смогли сохранить свою тайну?
Он остановился, глотнул из горлышка маслянисто-жгучей альсатры и прикрыл глаза, чувствуя, как печет в груди.
Не передергивай, Звезда, сказал он сам себе. И рыцарская честь, и обычная людская честность велят вернуть утерянный кошелек его владельцу, а утерянный секрет оставить при себе, как свой собственный.
Дело не в Халетине, а в тебе, Звезда.
Дрянной поступок - это дрянной поступок, как бы ты себе его не объяснял и чем бы не оправдывал. Горазд молодежь воспитывать, а сам-то!
Окно было закрыто плотными гобеленовыми портьерами. Цветы и птицы. Гобелен выткан по старинным рисункам. Как нарочно. Энери поморщился - такие же гобелены были… или похожие… а, впрочем, какая разница.
Летта.
Отец.
Теперь вот Халетина.
Сколько еще стыдного и недостойного ты не помнишь, Принц-Звезда? Сколько всего висит на твоей совести?
Что еще тебя держит тут, пригвоздив к Серединному миру ножом из черного стекла?
Анарен шагнул к окну, рывком отдернул портьеру - но за нею оказалась не осенняя ночь, полная дождя и ветра, а доски сомкнутых ставен, темные и глухие, как крышка гроба.
*
- Хорошая была идея отправляться на ночь глядя.
- Днем не видно огней.
Амарела горестно вздохнула. Им пришлось переправляться вплавь через реку, и, хотя одежду увязали в тючок, она все равно подмокла. Далекий огонь то терялся меж ветвей, то снова проглядывал яркой искрой. Совершенно стемнело, она шла практически наощупь. Сэнни же видел в темноте, как…как кот. Постепенно лес расступился и они вышли на опушку. Перед ними шумело травами поле, над которым изгибались пласты тумана. Огонь, казалось, приблизился. Амарела вгляделась в благоухающую полевыми травами ночь, нерешительно погладила рукой ствол березы, смутно белевший в темноте.
- Чего ждешь, идем.
- Но это костер и там наверное кто-то сидит. Вполне возможно, они нам не обрадуются.
Сырое платье заставляло зябко вздрагивать и туман, колыхаясь, плыл вокруг них обволакивая мутной пеленой почти по пояс.
- Идем, - повторил Сэнни. Не дожидаясь ответа, шагнул в шелестящий мрак. Амарела вздохнула и последовала за ним, старраясь не терять из виду серебряное пятно его волос, единственное, что не скрадывала ночная тьма.
У костра никого не было. Аккуратно сложенный шалашик из поленьев горел ярко и споро, освещая все вокруг теплым оранжевым светом и разгоняя туман. Припорошенные пеплом угли дышали алым.
- Видишь? - Сэнни повернул к рейне точеное лицо. Голос его в напитанном влагой воздухе звучал странно, приглушенно. Рейна протянула руки к огню, согреваясь.
- Давай хотя бы одежду просушим.
-Только недолго. Летние ночи коротки, а мне не хотелось бы блуждать здесь вечно.
Костер потрескивал, в поле тоскливо прокричала какая-то птица. Попискивали на пределе слышимости летучие мыши, иногда стремительно проносясь через освещенное пространство. Амарела грела руки. Всматривалась.
На пределе видимости зажглась новая искра - словно алый глазок.
- Гляди.
- Да, пожалуй. Нам туда.
Они вновь двинулись сквозь поле и росистая высокая трава вымочила рейне подол по колено.
- Звезды, - шепотом сказал Сэнни, тронув ее за руку.
Амарела подняла взгляд. В бесконечной черноте неба куполом светились яркие точки - такие знакомые. Она уже и позабыла, когда в последний раз видела солнце, звезды… Луну.
Бледный диск показался над краешком леса и невозмутимо взбирался все выше, окруженный тусклым гало.
- Что-то меняется.
- Идем. Не останавливайся.
Снова закричала незнакомая птица. Расхохоталась сова. Послышалось назойливое зудение, Амарела хлопнула себя по щеке и ощутила под пальцами влагу. Щека чесалась.
- А еще в твоих волшебных землях водятся комары.
Сэнни промолчал.
Следующим огнем оказался огромный сагайский фонарь из алой бумаги, небрежно повешенный кем-то на ветку. Свеча внутри фонаря не оплавилась и наполовину.