Скала под Ньетом вдруг дрогнула, сперва слабо, потом еще раз и еще, а потом задрожала, словно под ней заработал мотор. Ньет свесился вниз и стал смотреть - из неровно проклюнутых точек бойниц один за другим пробивались прозрачные водопады, сверкая на солнце, летели вниз, далеко, даже шума не слышно.
В сердце толкнуло инфразвуковой волной - это узники из нижних ярусов встретили поднимающуюся воду. Киаран рядом вдохнул сквозь стиснутые зубы.
Вода шла все выше и выше по этажам и галереям, находя там и тут для себя выходы, трещины, пробиваясь на волю тонкими бьющими струями, потоками, целыми реками. Отвесные стены тюрьмы разом вспотели, истекая влагой, как рассольный сыр. Из отверстий пошире били целые фонтаны. Вода выламывала камни, куски гранитной скорлупы отваливались и рушились вниз, сминая сосны у подножия.
Фоларийские боги рвались наружу, стремясь к тысячелетие не виденному морю, крушили тюрьму изнутри. У Ньета плыло перед глазами. Они радовались. Кричали. От их криков темнело в глазах и закладывало уши. Внизу, в прозрачной воде фьорда проступили очертания гигантского веретенообразного тела, вода вскипела, и синий, расписанный белыми узорами акулий плавник, поднялся над поверхностью воды, как парус яхты. Авалакху было тесно в заливе, он словно нехотя ударил хвостом и выплыл в открытое море, оставляя за собой расходящийся кильватерный след, качнувший маленькие корабли.
Из середины скальной стенки выворотило гигантскую глыбу, она медленно переворачиваясь, как во сне, упала в расщелину фьорда, снеся по пути головы обеим сторожевым башням.
31.
Нет, я ошибся. Думал - надеялся? - что выбирать придется ему, а на деле выбирать приходится мне. И не он, а я гляжу на него сквозь оптический прицел.
И вижу широкую оленью грудь, и шелковый блеск шерсти на гордой шее, и прекрасные вишневые глаза, и кофейного цвета нос, и золотистую стрелку на лбу, между глаз, перечеркнутую перекрестьем прицела. Это всего лишь фюльгья, не он сам.
Если бы он стоял на мосту, я б стрелял под копыта. Но он ступил в воздух.
Сбоку, у соседней бойницы, Аймо Комрак лязгает затвором.
- Не стреляй, - говорю я ему.
- Почему это? Тварюка прокладывает путь, смотри. За ней целая толпа ломится.
- Он медленно идет, подожди.
- Чего ждать? Когда дойдет, нам мало не покажется.
- Это мой друг.
- Даа? - Комрак шуршит, меняет позу, - Слушай, Илен, тогда за какими марами ты сюда поперся?
Я молчу.
Он идет по воздуху, над узким синим языком залива, осторожно переступая золотыми копытами. Золотой венец горит у него над головой, как целый костер. За ним идут остальные - Сель все время перемещается за спиной оленя, танцует, не выцелишь его. За ним, зигзагами, Вереск.
- Я припугну, - Комрак стреляет, звякает о камень выпавшая гильза.
Белый золоторогий олень на невидимом мосту не останавливается.
- Все равно, - говорит Комрак, - Анарен в соседней башне, он не струсит. А ты бесполезен.
Ша-арк! Щеку больно обжигают каменные осколки. Ого! Еще полдюйма, и…
Ша-арк! Дзень!
Комрак, чертыхаясь, отшатывается от бойницы.
- Там Нокто, - говорю я, - Он однажды подбил макабринский “вайверн” на высоте две тысячи четыреста футов.
- Откуда знаешь? - Комрак, согнувшись, перебегает к другой бойнице.
- Да уж знаю.
- Где он, марова задница? Где этот альфарский выродок?
Фью-у! Фью-у! Стреляют из соседней башни.
Я осторожно выглядываю наружу - олень уже прямо под нами, сливочно-белый мазок на фоне синей воды.
Фью-у, фью-уу! Ша-арк! Дзень!
- Илен, твою мать! Стреляй! Что ты телишься!
Пригнувшись, меняю бойницу. Прицелиться не успеваю, ну и слава идолам. Бабах!
Фью-уу!
Фью-уу!
Фьюу-уу!
Стреляй, Илен, твою мать.
Стреляй!
- Иди ты к черту, Комрак. Иди ты…
Рамиро Илен открыл глаза и некоторое время смотрел в потолок. Высокий белый потолок с простыми белыми плафонами - такие бывают в официальных учреждениях. Опустив взгляд ниже, он увидел металлическую раму и большую белую штуку в форме валенка, подвешенную к раме на противовесе.
- Капитан Комрак сейчас далековато, чтобы услышать тебя, Раро, - произнес знакомый мягкий голос, - В Химере, как мне доложили. Если тебя беспокоит его судьба - он жив, относительно цел и передает тебе приветы.
Рамиро повернул голову - целиком повернуться он не смог, что-то мешало.
- День?
- Лежи спокойно. Тебя собрали по кусочкам на живую нитку. Из того, что мы с твоим драгоценным фолари отскребли от камней.
День закрыл лежащий на коленях поплавок и улыбнулся. Взгляд больше не был пустым и не проскальзывал мимо. Взгляд был открытым, теплым, чуть озабоченным. День отложил поплавок в сторону и наклонился из своего кресла поближе к Рамиро.
- Я очень рад видеть тебя, Раро.
- Я тоже, ясный, - ответил Рамиро, - тоже рад тебя видеть. Ты был ранен? Тебе попали в плечо, почти в грудь.
- Не мне, а моей фюльгье. Есть некоторая разница. Но все равно, спасибо тебе, Раро, что не стал стрелять.
- Откуда ты знаешь?
День усмехнулся.
- Я многое знаю. Я, как никак, глава Управления Цензуры и Информации. Хочешь апельсин? Утром приходили твои родственницы… и работодательницы, госпожи Креста Карина и Лара Край. Апельсинов принесли. И яблок. И бульон. И пюре. И еще что-то в баночке. На премьеру приглашали, двадцать третьего числа премьера, как раз между Юлем и Рождеством.
- Креста? Лара? Постой, а где мы?
- В Катандеране, в больнице святой Вербы.
- Как - в Катандеране? - забеспокоился Рамиро, - мне нельзя в Катандеране, я депортирован.
День поднял ладони:
- Тихо, тихо, не дергайся. Ты амнистирован за свои геройства. Королевским указом. Так что лежи спокойно.
- Какие еще геройства? За то, что в дролери стрелял? Или что не стрелял?
- Что предупредил. Рискуя жизнью и все такое. Героический патриотизм, весьма оцененный и награжденный его Величеством.
- Денечка, - Рамиро сощурился, - это твоих рук дело, да? Эта амнистия?
- Мое дело - собирать и обрабатывать информацию. И предъявлять ее соответственно, в нужное время нужным людям.
- Ну да. Ты же герольд Королевы.
День откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу и сцепил длинные пальцы на колене. Он был в белом медицинском халате поверх своего обычного строгого офисного костюма - дорогущего и виртуозно пошитого у самого лучшего столичного портного. Как и не было полевой военной формы, портупеи через плечо, винтовки и заклеенных пластырем пальцев.
Может она мне приснилась, эта война? И Стеклянный остров?
Но шевелиться трудно, почти невозможно, правая нога глухо болит, правую руку Рамиро вообще не ощущал. Голова тоже тяжелая, от подушки не оторвать. Но в целом Рамиро чувствовал себя хорошо, хоть и несколько оглушенно.
- Лежи спокойно, - в который раз повторил День, - Чем меньше будешь дергаться, тем быстрее встанешь. А что до герольда Королевы… я больше не герольд. Ушел, так сказать, в отставку.
- Почему?
- Договор разорван. Лавенги больше не союзники Сумерек, и Королева отозвала своих вассалов.
- Король Герейн нарушил условия? Не стал драться с найлами?
- И это тоже. Договор изжил себя. Теперь у Дара своя дорога, у Сумерек - своя. Стеклянный остров пуст. Королева не стала дожидаться, пока Авалакх и его собратья доедят Полночь в Найфрагире и вернутся проведать свои старые квартиры.
- И где же теперь живут дролери?
День пожал плечами:
- Где и раньше жили. В Сумерках. А Королева и ее приближенные вернулись в Город Изгнанника. Это старый город, мы жили там задолго до войны с фолари.
- А ты… значит, ты не ушел с остальными? Почему ты остался?
- Во-первых, остался не только я. Во-вторых, на мне целое Управление, как я его брошу? В-третьих, Герейну сейчас трудно придется, представляешь, какое давление он будет испытывать, лишившись такого союзника, как Королева Сумерек? А он и Сэнни ни мне, ни Врану не чужие. И, в-четвертых - на кого же я тебя, дурака, оставлю? На цех что ли твой Живописцев, или на Академию? Или на жабку твою драгоценную, которая, кстати, в коридоре стенку подпирает, войти стесняется? А ты знаешь, что он квартиру твою оккупировал на Липовой? Приедешь - а там у тебя уже семейство хвостатых и полная ванная икры…