Десире постояла, кусая и облизывая губы, потом вдохнула поглубже. Шагнула к чужому столику.
- Добрый вечер, прекрасный господин. У вас не занято?
Полуночный поднял голову. Медленно снял солнечные очки, повертел их в пальцах и отложил. Он и губы сжал, не желая отвечать. Только покачал головой. Десире уселась напротив, очаровательно улыбнувшись.
- А вы не слепой, - сказала она, пожирая полуночного глазами. - Мы с приятелем поспорили о ваших черных очках. Я сказала, что вы носите их не потому что слеп, а потому что видите всех насквозь, каждую смертную душу. Правда, я выиграла?
Ньет подошел и встал у Десире за стулом, ожидая от полуночного любого подвоха. Но тот, вроде, был настроен мирно и общения не жаждал. Он мельком глянул на Ньета и дернул углом рта.
- Нет, милая барышня, - голос наймарэ оказался усталым и бесплотным. - Вы ошиблись. Я просто не хотел, чтобы ко мне подходили и заговаривали со мной.
- О, - растерялась девушка. - Извините...
- Ничего, я уже ухожу.
Человек достал из бумажника купюру, подсунул под блюдце и неспешно вышел, обогнув застывшего Ньета. Рядом с пустой чашкой осталась забытая газета и солнечные очки. И зонт-трость, прислоненный к соседнему стулу, тоже остался.
- Вы по крышам сидите, Полночь кличете. А она в кафе кофе пьет, по улицам гуляет. Кто ж его сюда пустил, а? - Ньет посмотрел полуночному вслед. Темная высокая фигура удалялась, размывалась среди дождя и сумерек. - Но это дело дролери. Пусть они беспокоятся.
- Он... не захотел со мною разговаривать! - Десире, казалось, была потрясена.
- И замечательно, что не захотел.
- Красивый... - Она следила за удаляющейся фигурой. - Не очень под шляпой рассмотрела, но у него лицо такое...
- Какое? - фолари насупился.
- Одухотворенное. И... я его где-то видела.
В конце площади показалась медленно едущая машина, серебристая, со знаками "Плазма-Вран" на крыльях.
Полуночный оглянулся, с обманчивой неторопливостью свернул в первый попавшийся проулок и был таков.
- Почему же он не захотел со мной говорить... Что я не так сказала?
Ньет пожал плечами и отодвинул стул, чтобы сесть рядом с Десире.
Глава 4.
4
- А тебя чем Лара соблазнила? - Рамиро с удовольствием отхлебнул пива, сунул в рот сушеную корюшку.
С улицы тянуло прохладой.
Виль усмехнулся.
- Меня соблазнять не надо. Я по молодости лет на истории мятежа принца Анарена был помешан. И на истории средневекового Дара в целом. Веришь, в спальне на стене висела карта военных действий, перечитал все, что нашел на эту тему. Мятеж тысяча сто шестнадцатого года, мятеж Эрао, Изгнание Лавенгов...
- В каком году Сакрэ Альба Макабрин захватил Светлую Велью?
- В сто восемнадцатом, - не задумываясь ответил Виль.
- Ого! Тогда Ларина пьеса в надежных руках, - Рамиро никогда не мог запомнить больше трех дат одновременно, включая собственный день рождения.
- Надеюсь.
Виль доброжелательно глянул на художника, сощурил глаза.
- Давно собирался познакомиться, но все случая не было. Я про твоего отца делал в свое время серию очерков.
- Я читал. Ты хотя бы не стал приписывать ему того, что обычно принято. Мои поздравления.
Отец Рамиро считался героем войны и был посмертно награжден орденом «Серебряное сердце первой степени». При жизни он бы его не принял, естественно, ни за какие коврижки. Архитектор Кунрад Илен люто ненавидел политику, и о войне, которую пятнадцать лет тому назад юный Герейн Лавенг, возвратившись из Сумерек, вел за собственный престол, отзывался не иначе, как о «буче, которую устроили бессмысленные мальчишки, пороть их некому».
Что не помешало ему взорвать собственноручно построенный мост, когда по нему шли тяжелые танки лорда Аверохи. Шли на Катандерану, чтобы помешать войти в столицу королевским войскам.
Когда Кунрада расстреливали, говорят, он крикнул: «Не воображайте, что я сделал это для сопляка Лавенга!»
В учебниках, конечно, писали иначе, тем более что Авероха оказался временно блокирован на южном берегу Перекрестка, хотя его саперы и понтонеры возвели новую переправу за сутки буквально из ничего. Сутки промедления стали решающими. Герейн беспрепятственно занял столицу и получил свою корону.
Архитектор Кунрад Илен, невысокий, сухопарый, в неромантичных круглых очках и канцелярских нарукавниках, стал героем восстановленной монархии.
Рамиро всю жизнь оставался уверен, что отец просто пожалел постройки двенадцатого века, университетский парк и речку Ветлушу.
- Спасибо, - хмыкнул Виль. - Но того, что было на самом деле, я не написал тоже. Просто промолчал. Так что поздравлять особо не с чем.