Жеребца ткнули рогатиной, лязгнул металл о металл, здоровенная тварь в украшенном шипами налобнике рванулась вперед, прямо по человеческим телам. Он бросил копье и рубил как сумасшедший; он всегда старался не калечить пехоту - война дело благородное, рыцарь против рыцаря, а простецы пусть уродуют друг друга сами как хотят...
Он рубил и рубил, как мясник или дровосек, напрягая мышцы и жилы, с силой выдыхая, когда меч летел вниз.
Арбалетный болт звонко ударил в забрало и отскочил.
Пахло кровью и дымом. Всегда пахнет кровью и дымом, за долгие века этот запах пропитал его насквозь.
Кровь, дым, пронзительные крики раненых и птиц.
На брусчатой мостовой лежит мертвая невенитка, серый капюшон свалился, серебряные волосы залиты кровью и вываляны в пыли.
Донжон горел, заволакивался черным маслянистым дымом; этого не могло быть, он помнил, что было не так, башня загорелась позже, а он все никак не мог прорубиться к ней через плохо вооруженную толпу, но их было слишком много - они сдавливали конские бока как волны моря; снова рявкнула пушка - стреляли уже в него, не жалея людей, толпившихся вокруг, или, может, уцелевшие защитники замка приняли его за врага.
Башня горела и горела, и сыпалась внутрь себя, и стала факелом, печной трубой, чудовищной раскаленной гробницей, и тут его конь споткнулся и небо обрушилось сверху всей своей тяжестью.
Он открыл глаза и некоторое время молча лежал, успокаивая бешено бьющееся сердце. Ноздри и губы все еще разъедал запах паленой плоти и горящего дерева. Ядро тогда угодило в него, ломая ребра, и повалило вместе с конем, и он лежал, сглатывая собственную кровь, но ее было много, и она стекала под шлем, щекоча шею. Боли он уже не помнил, а это почему-то не забыл.
Жуткий запах пожарища постепенно превратился в приятный запах еды. Кто-то жарил яичницу с беконом и варил кофе. В пыльное, покрытое разводами от дождя окно косо пробивался солнечный луч. В складках старого балдахина над кроватью лежали синие тени.
Он сбросил покрывало, такое же ветхое, как и все здесь, и встал.
Внизу, на кухне, пели; довольно громко.
- Ах, был я молод, и был я беспечен, - сообщил исполнитель, - пой, моя ласточка, пой! Роскошные кудри, широкие плечи, пой, не умолкай!
Он нахмурился и спустился по лестнице на первый этаж. Лестница скрипела.
- Меня полюбила красотка Сибилла...
Потемневшая от времени дверь кухни была раскрыта нараспашку, из нее пахло жареным, кофе и свежей выпечкой. Он почувствовал, что его мутит.
- Асерли.
Губы его скривились, как от сильной горечи.
- О да-а-а-а-а, это я собственной персоной, - наймарэ оседлал массивный табурет, как насест, и придвинул к себе блюдо с рогаликами. - Рад видеть! Прекрасный день, Нож, жаль, ты дрыхнешь до полудня. Как можно намеренно лишать себя наслаждения пустынными утренними улицами, этими величественными зданиями, рассветом и тишиной, которая столь...
На столе стоял примус, на нем кипела джезва с кофе, рядом лежала кипа свежих газет. Старинная чугунная сковорода с початой яичницей стыла на подставке.
- Почему ты не мог вчера попасть под машину и сломать себе шею, Асерли.
- Потому что я полуночный демон, друг мой. Но что же ты стоишь? Присядь, выпей кофе.
- Я тебе не друг. Спасибо, мне не хочется.
Он прислонился к стене и, скрестив руки на груди, наблюдал за тем, как наймарэ наливает себе кофе и тщательно намазывает рогалик маслом.
- М-м-м-м-м-м, как же там дальше... ай-ри-ри-дам, там-да-ри-дам-м, - Асерли куснул рогалик и уставился на него блеклыми глазами. Безгубый рот растянулся в ухмылку. - Прекрасный день, просто прекрасный. Ты долго будешь подпирать стену, друг мой?
- Пока ты не уберешься.
- Должен заметить, что в таком случае тебе придется простоять здесь не менее четырех недель.
- Что тебе здесь нужно?
- В том-то и дело! - наймарэ радостно отсалютовал кофейной чашечкой. - Абсолютно ничего. Упоительное, восхитительное безделье. Четыре недели, ты даже не представляешь себе, сколько энергичный человек способен сделать за это время.
Асерли подмигнул ему, придвинул к себе газеты и вперился в текст.
- Ты здесь не по приказу, - прошептал он, чувствуя, что внутри все обрывается. - Ты сам по себе.
- Именно, именно! Ты как в воду глядишь, Нож. Какая великолепная проницательность! Именно что не по приказу, а сам по себе. Когда эта милая, во всех отношениях прекрасная дама, пусть, может быть, совсем чуточку неосведомленная, но неизменно прекрасная... Эй, Нож, что-то ты побледнел, может, воды? Газовая плита опечатана, но вода в кране есть, я проверял. Так вот, когда эта очаровательная дама сказала мне, что подумает с месяц, и забыла отослать меня обратно, я просто остолбенел, я не поверил своим ушам, Нож! Я даже переспросил ее.