- Молоко... - Ньет, скрестив ноги, расколупывал вареное яйцо. - Молоко не скиснет. Но скорее всего испарится. Р-раз - и испарится.
Рамиро хмыкнул.
- Вот как? Ну, тогда давай, испаряй пиво.
Парень принял мокрую бутылку и с удовольствием присосался. Спаиваю ребенка, подумал Рамиро и тут же себя одернул. Это не ребенок. Это фолари.
После полудня Рамиро сделал перерыв в работе на полчасика - отдохнуть и подкрепиться. Паркет в большой светлой зале был застелен газетами, хрустальная люстра и новые светильники закутаны марлей. Из одной распахнутой двери в другую ходил сквознячок, шуршал бумагой. Пахло мокрой краской, казеином, дорогим лаком, воском, пиленым деревом. За окнами жарило солнце, колыхались ветви в прозрачной листве, и слышно было, как где-то в саду или на краю леса поет соловей.
Часть оштукатуренной стены пестрела свежей росписью, три корабля из двенадцати плыли по волнам. На палубах стояли капитаны в окружении команд и, презрев историческую правду, несли на себе гербы и очевидные признаки дареной крови.
Рано утром наемные рабочие оштукатурили полосу, и штукатурка до сих пор оставалась влажной. Успею, думал Рамиро, критически разглядывая сделанное. Даже скалывать завтра не придется.
В четыре руки они споро нанесли припорох, потом Ньет, поглядывая на эскиз, смешивал колера в мисках. Рамиро процарапал контур, затем принялся красить. Чувство цвета у мальчишки оказалось отменное, он ни разу не ошибся. Если парню к тому времени не надоест, предложу ему расписывать декорации. За четыре дня они вдвоем сделали больше, чем в свое время делал Рамиро с толпой бестолковых студентов за неделю.
Ньет вдруг поднял голову и прислушался.
- А... господин День обещал приехать сегодня?
Рамиро, уже щелкнувший зажигалкой, погасил огонек и поглядел озадаченно.
- Вроде нет, не обещал. Хотя он знает, что я тут работаю.
- Сюда идет кто-то... из сумеречных.
- Неожиданная ревизия. - Рамиро поднялся, сунул в карман папиросы и зажигалку. - Ну и слух у тебя, дролерийские шаги расслышал. Или это машина подъехала?
- Машина остановилась за воротами. А сумеречный сюда идет.
Ньет отставил бутылку и подобрался. Как-то вдруг уменьшился, отъехал по газетам к стенке. Рамиро повернулся к двери.
В проеме нарисовалась высокая легкая фигура. День, в костюме из некрашеного шелка-сырца, шикарный, как всегда, стремительно вошел в залу, прошагал по газетам и остановился напротив Рамиро. Но смотрел он не на него, а на мальчишку, нахохлившегося в углу.
- Здравствуй, ясный, - поздоровался Рамиро, чувствуя себя неловко и не понимая, где засада.
Приветствие проигнорировали.
- Интересно, - угрожающе тихим голосом проговорил День. - Что делает в моем доме эта жаба?
В минуты гнева длинные вишневые глаза дролери становились пурпурными, как вино на просвет. А зрачки сужались в маковое зернышко. От него просто несло холодом, аж мурашки по коже побежали. Какой-то изысканный прохладный парфюм только добавлял эффекта.
- Парень помогает мне в работе. Я его нанял. Его зовут Ньет. - Прищуренные от ярости глаза обратились к Рамиро. - И, пожалуйста, День, не надо обзываться.
- Я вижу жабу, - процедил День, - и называю ее жабой. Я вижу болвана ― и называю его болваном. Вы болван, господин Илен.
- Спасибо, Денечка, давно не слышал от тебя ласковых слов.
- Не обляпайся. Одиноко стало? Зверушку себе завел?
Рамиро скрипнул зубами, но сдержался, промолчал. Он опустил глаза и смотрел теперь на бриллиантовую заколку с цепочкой, скрепляющую шейный платок цвета сливы.
Он все еще надеялся разойтись миром.
- Пусть ЭТО, - тонкий палец с полированным ногтем ткнулся в Ньета, - пусть ОНО проваливает. Продезинфицировать залу. Хлоркой.
- Мы закончим работу и уйдем.
- ОНО умеет работать?
Ньет молчал, слава идолам. Но во взгляде ясно читалось все, о чем он молчал. Чертов Денечка, думал Рамиро. Принесла тебя нелегкая! Предупредил бы, что приедешь. На полработы не смотрят, так какого ляда ты приперся?
- Представь, он прекрасно работает. Очень мне помогает. И с ним штукатурка не сохнет.
- И пиво всегда холодное! - взвизгнул дролери. Выдержка подвела, голос сорвался. - Ты! - острый кулачок врезался Рамиро в грудь. - Человечий придурок! Дубина! Я вожусь с тобой, а ты... маляр несчастный!
Оглядел петли ненужного уже крафта, сваленные у стены, ряды банок с пигментами, миски с колерами, разбросанные кисти, ведро с водой, хлеб на газете, колбасные кожурки и яичную скорлупу - и скривил красивое свое лицо.
- Пикник устроили. Забавы на лужайке.
- День, послушай...
- Иди на хер.
Но пошел он сам, развернулся и пошел. Вымелся из залы - только газеты взвихрились.