Цк-цк-цк - за Рамиро трусила собака, шаркая по асфальту когтями. Остроухая, шакальего окраса, со слишком длинным для собаки хвостом. Забавно, подумал Рамиро, у фолари никогда не бывает хвоста баранкой. Ну или он не видел.
Цк-цк-цк... К первой присоединилась вторая, черная. Пасть у нее была раскрыта, болтался длинный язык. С языка капала слюна, отмечая путь темным крапом. По проезжей части вдоль аллеи, вытянув хвосты и разинув пасти, бежали еще три, за ними следовали слитные тени. И там, между деревьями аллеи, вспышками в свете фонарей, мелькали бурые и рыжие собачьи бока.
Сколько их, еклмн...
Рамиро ощутил беспокойство и настоятельное желание прибавить шагу. Вместо этого он остановился и обернулся к собакам:
- Девочки, вам что-то от меня надо?
Серая и черная, не сбавляя шагу, набежали на него и молча вцепились. Затрещала ткань, Рамиро взвыл от острой боли. Отскочил, пнул одну ботинком, другую двинул здоровой рукой по черепу. Они отпали на мгновение, но тут же у локтя лязгнули клыки третьей псины. Из аллеи выбегали собаки, еще и еще.
- Девки, вы что, сдурели?
Боль прошила лодыжку, горячее потекло в носок. Рамиро рванул правую руку, косынка лопнула, кулак врезался псице в нос. Та отлетела, даже не заскулив, Рамиро повернулся и побежал что есть мочи вперед.
Идиот, сказал День в его голове. Я тебе зачем книгу принес?
Там немало написано о том, как ведут себя фолари в присутствии Полуночи.
Ньета тебе недостаточно, придурок.
Черт! Обход по Поталихе!
Рамиро рыскнул к ближайшему переулку. По набережной не убежишь.
Какая-то прыгнула ему на плечи, сшибла с ног, они покатились. Перед глазами мелькнули клыки, черная пасть пахнула кровью и жаром, Рамиро стиснул пальцы на жилистом меховом горле, чувствуя, как ломаются ногти.
Уши вдруг заложило, по глазам ударил белый свет. Тварь вырвалась из рук и наконец завопила почти по-человечьи:
- А-а-ай-ай-а-а-ай!
Вокруг грянул многоголосый вой, кто-то пронесся по голове Рамиро, мимоходом цапнув за плечо. Спину ошпарило потекшей кровью. Он кое-как поднялся, жмурясь.
На него двигалась слепящая стена света. Ревела сирена и что-то низко, на грани слуха, гудело, и от этого гула дрожали кости и мельчало дыхание. Он попятился, зажал руками уши, но вибрировал самый асфальт под ногами.
Из света выступили черные фигуры, ближайшая выметнула руку, на плечи упала железная цепь - на такой собак держат.
- Эй, - крикнул он, - какого...
Рывок петли, чьи-то руки не дали упасть, его развернули, ловко, но небрежно обмотали цепью, перехлестнув запястья, толкнули в спину.
- Какого черта?
Его снова толкнули ростовым, обитым железом щитом. На щите сверкала, отражая свет, белая голубка, герб Катандераны.
Муниципалы.
Щиты окружали цепью, сдвигались. Выла сирена, рычали моторы. Дальше по улице оказалось полно машин, фургоны муниципалов, крытые военные грузовики, зачем-то пожарная машина. Гудел какой-то механизм, выворачивая душу. Здоровенные прожекторы, явно заимствованные в порту, лупили по глазам, не позволяя толком оглядеться.
Из-за парапета набережной поднималось белое зарево - те же мощные прожекторы врубили на барже.
Возле чугунного литого ограждения клубилось месиво тел. Обезумевшие фолари лезли друг на друга, орали, дрались, топтали упавших. Их выдергивали из месива по одному, обматывали цепями и тащили к грузовикам.
Рамиро замахал скованными руками.
- Эй! Эй! Я человек! Какого черта вы тут устроили! - он начал было стряхивать цепи, но запутался.
Его не слушали, теснили щитами к беснующейся толпе, он попробовал поднырнуть под щит, но получил такой пинок, что покатился к парапету кувырком.
Однажды Рамиро уже влетал в облаву, еще во время войны. Как они с Днем из нее выбрались - отдельная история, но ребро ему там сломали и зуб выбили. Видимо, сейчас выбьют второй - для симметрии.
В реке тоже творилось светопреставление. Вода бурлила, несколько тяжелых катеров, качаясь на дико бликующей волне, перегораживали Ветлушу поперек. На барже работал погрузочный кран, несколько железных тросов уходили в пляшущую воду. На палубе суетились люди, кто-то на мостике неслышно кричал в рупор и махал рукой.
Вцепившись в чугунные перила, Рамиро смотрел, как раздается вспененная река и на свет божий, содрогаясь, является ржавая, усаженная шипами туша размером с паровоз. Алые в нещадном белесом свете струи и бурая пена потоками лились с боков там, где железные крюки вонзились в плоть.
Стрела крана вздрагивала от рывков, вместе с ней ходуном ходил луч прожектора. Туша оторвалась от поверхности, под ней неистово забурлило, десяток щупалец хлестали по воде, стегали палубу и каменные плиты береговой облицовки. Широкий плоский хвост смел фигурку с мостика, как крошку со стола.