— Ты что?
— Устала. Не могу больше.
— А с мостов скакать можешь? Пошли, уже скоро…
Оказалось и вправду скоро. От одного из сиреневых кустов отделился и потрусил навстречу огромный, с серыми подпалинами и коротким хвостом пес. Чем-то он был похож на того попрошайку на вокзале. Зверь подбежал к хозяину, которым оказался Аришкин провожатый, ткнулся мордой в колени и метнулся в сторону, к подъезду.
— Постой здесь, — велели Аришке.
Минут пять она честно топталась под дверями. Потом вернулся пес, и все Аришкины помышления о побеге пошли прахом. На малейшее ее движение в сторону эта скотина отзывалась глухим ворчанием и скалила сахарные, совсем уж не собачьи клыки. Глаза у пса были зеленые и в темноте почему-то светились.
— Стережешь? — сказала ему Аришка. — Не бойся, никуда я не сбегу.
— Это мы еще поглядим, — хозяин возник из подъезда и чуть отступив, кивнул на большие, укрытые овчиной санки. — Садись, он повезет.
— Он — кто?
— Лобо.
— Твою собаку, что ли, так зовут? — устраиваясь в санках, спросила Аришка.
— Он — не собака.
— А кто? — удивилась она.
— Волк. Разве не видно?
Ошарашенная ответом, Аришка проворчала что-то насчет того, что всю жизнь с волками общалась и знает их как облупленных, с первого взгляда от овчарок отличает, но тут санки дернулись, Аришку тряхнуло и откинуло назад. Она еще успела подумать, что Лобо, пожалуй, довезет куда следует, уж лучше было с моста головой… А потом улицы и переулки слились в снежной круговерти, и Аришка закрыла глаза. Какой смысл следить за дорогой человеку, судьбой которого распоряжается волк…
КУЗНЕЧИК ЦВЕТА ХАКИ
Эрлирангорд, Твиртове. Фабрика «Пролетарская Победа», 26–27 ноября.
Вечером опять пошел снег. Огромные слипшиеся снежинки летели на свет фонаря, и если долго смотреть сквозь эту пелену в мутно-серое небо, очень быстро начинала кружиться голова и возникало точное, граничащее с безумием, ощущение полета. Хотелось распахнуть настежь оконные створки и шагнуть в метель, ощущая, как за спиной, вместо шороха крыльев, хлопают рамы. Удержаться было очень трудно. Сама собой всплыла в мозгу знакомая цитата о том, что «в прежние времена люди пускали себе пулю в лоб исключительно из стыда перед самим собой. Нынче — стыдно перед другими, поскольку уж с кем-с кем, а с собой всегда можно договориться». Правда, при этом никто не гарантирует душевного комфорта.
Даг оторвался от окна и задернул шторы, чтобы снегопад не смущал душу, и, сказав себе, что намерен еще пожить как следует, невзирая на пакостность момента, отправился спать.
Он заснул быстро и не видел снов. А проснулся не столько от стука в окно, сколько от бешеного старания Лобо. Тот с безуспешной настырностью пытался стянуть с хозяина одеяло и рычал, скаля клыки.
— Брысь, — сказал Даг. Под этим подразумевалось сразу все: «пшел вон», и «всех к чертовой бабушке», Лобо в том числе. Но стук в окно повторился, и пришлось идти открывать. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что от оконного карниза башни Твиртове до земли было локтей двести с лишком, и постучать в окошко могла разве что химера. Наманикюренным коготком левой передней лапы.
За окном на обледенелом узком подоконнике в немыслимой позе обнаружился Канцлер Круга.
— В мире сказок тоже люби булочкы, — вместо приветствия изрек он, постукивая зубами.
— Что случилось?
— Ты что, не видишь? Я ослабеваю. Посадку давай!
— Пжалста… — Даг послушно попятился от окна и придержал Лобо за ошейник.
Гэлад Роханский перевесил через подоконник жилистые тощие ноги, светским жестом стянул перчатки и принялся ими отряхивать наросшие на плечах снежные эполеты.
— Спишь, — с оттенком мстительной радости в голосе проговорил Канцлер. — Ну-ну. А у нас проблемы. С, так бы сказать, легитимностью свежеспиленной государыни.
— Уже? — осведомился Даг нервно. — И что я могу сделать? Я вам что, нянька или папский нунций? Где я ей среди бела дня… тьфу, ночи… королевские регалии обеспечу?
— Дело не в регалиях. — Канцлер соскочил с подоконника прямо в лужу талой воды. — Хотя, конечно, и в них тоже… но про это пока мало кому известно. И слава Богу. А то весь этот карманный бунт разом утеряет свою прелесть. Алису вздернут на фонарь — и дело с концом.