— Если это сюжет твоего нового романа, он не слишком убедителен.
— Но у тебя расписание… — Она взяла его с постели, чтобы рассмотреть время убытия. — В какое время суток, по-твоему, у Хедли свистнули рукопись Хемингуэя?
— В твоей истории не чувствуется смысла.
— Тогда подойди ближе.
Я повиновался. Она положила мои руки себе на колени. Удержала их там. Она получила меня. Поцеловала меня.
— Мне нужна помощь, — сказала она, отталкивая меня.
— Потому ты и в психиатрической клинике.
— Мне нужно домой.
— Ради чего?
— Ради Саймона.
— Нет.
— Он не знает.
— Что?
— Что я сделала.
— Что ты меня поцеловала?
— Это было невсерьез.
— Что?
— Я люблю Саймона. Если он узнает о моем преступлении…
— Твой бред — не преступление.
— Зачем ты мне это принес? — Она свернула расписание. — О чем ты думал?
— Блеф. Способ заставить тебя заговорить.
— Тебе нравится то, что ты слышишь?
— Я думал, все просто.
— И уж никак не литературный скандал?
— Это не скандал, Стэси. Это проблема психического состояния.
— Надеешься, я сошлюсь на безумие?
— Надеюсь, тебе станет лучше.
— Лучше обманывать?
— Это уже патология какая-то, — сказал я. — Мертвые авторы не пишут. Как ты могла украсть роман Хемингуэя?
— С этической точки зрения?
— С практической.
— А как ты украл это расписание? — Она вложила его мне в руки. — Я нашла рукопись в той же кипе старых газет. — И она процитировала мне дословно из «Праздника, который всегда с тобой»: «Когда я писал свой роман, тот, который украли с чемоданом на Лионском вокзале, я еще не утратил лирической легкости юности…» — Иди домой, — сказала она. Сняла с шеи маленький ключик. — Увидишь у меня в квартире кофр. Найдешь доказательство. Поверишь. — Она вдавила ключ мне в ладонь, сжав мои пальцы в кулак для пущей сохранности. Когда наши губы встретились, рот ее был влажным. Потом она меня прогнала.
v
В «Пигмалионе» ни души. Двери кабинета закрыты. Накрашенные губы Жанель коснулись глубокой морщины на лбу Саймона. Она слегка дотронулась до него отполированными ногтями:
— Я просто говорю правду, и мы оба знаем, что это правда.
— Это не значит, что нет других соображений. Возможностей, которые мы не имеем права списать со счетов. Очень мало времени прошло, Жанель. Она могла говорить.
— Хочешь сказать, она могла писать.
— И это тоже. — Он смотрел на нее снизу вверх из директорского кресла, которое она не так давно ему купила. — Так или иначе, это важно.
С высоты стола, на котором сидела, она погладила его по голове:
— Ненавижу, когда ты впадаешь в сентиментальность.
— Есть здравые деловые соображения…
— А если бы их не было? Что тогда? А если бы я тебя бросила? У тебя не хватило бы даже средств выкупить мою долю.
— Выкупить твою долю?
— У меня есть здравые деловые соображения делать деньги где-нибудь в другом месте. Ты выстроил самую большую галерею в Сан-Франциско, и тебе едва хватает произведений искусства, чтобы ее заполнить, не говоря уже о покупателях, которые за них бы заплатили. Что же касается финансов, мне следовало сбежать со всей наличностью, которую удалось бы прихватить, еще вдень твоей свадьбы.
— Если ты ненавидишь сентиментальность…
— Я ненавижу твою сентиментальность по отношению к ней. В нынешнем состоянии она — обуза и помеха: твой брак с ней обанкротит тебя, если она не напишет новую книгу, аванс за которую ты уже потратил. В банкротстве нет ничего романтичного, Саймон. И уж конечно нет ничего романтичного в твоей упрямой привязанности к этой сумасшедшей.
— Но она…
— Совершенно не важно, кем она была до того, как ты связал себя обязательствами, Саймон. Даже Ф. Скотт Фицджералд был жалок, когда тосковал по жене, которую сам и упрятал.[52]
— По-твоему, я жалок?
— Да, дорогой. Если популярная пресса уже называет роман Анастасии случайным…
— Только желтая пресса.
— Это и есть популярная пресса. И, если откровенно, — она встала, — не удивлюсь, если они окажутся правы. Бросила колледж, не способна даже прилично одеваться — и вдруг года не прошло, а она уже замужем за видным арт-дилером и принята в обществе, будто по праву рождения.
— Полторы недели назад ты рвалась с ней на Американскую книжную премию. Прошло десять дней, Жанель. Ей нужно дать время прийти в себя после шока.
52
Жена американского писателя Фрэнсиса Скотта Фицджералда (1896–1940) Зельда Фицджералд (Зельда Сэйр, 1900–1948) в 1930 г. с диагнозом «шизофрения» была помещена в психиатрическую лечебницу, где и провела всю оставшуюся жизнь.