— Ты так уверен, что я тебя люблю?
— А ты любишь?
— Это не важно. Я тебе рассказывала историю.
— Историю.
— Для моего романа.
— А если я откажусь писать?
— А если я откажусь трахаться?
— Это больше, чем трахаться, Стэси.
— А писать? Так же интимно, нет?
— Ты могла бы рассказывать мне истории и не ради Саймона.
— Я никогда раньше этого не делала. И вряд ли буду делать снова. Попробуй пользоваться моментом. Я здесь. Я твоя. Спрашивай, что хочешь, что сможешь вместить в день.
— А завтра?
— Начнем сначала.
— А когда я допишу последнюю главу?
— Я не знаю ответа. Возможно, будет следующая книга…
— …и мы будем продолжать вечно?
— Заранее никто не знает. Вы, писатели, так хорошо управляетесь с финалами, так стремитесь к завершению. Вы не понимаете: когда все кончилось, есть определенность, но в финале никакого удовольствия.
— Есть воспоминания.
— Это все, что тебе от меня нужно? Если так, ты их уже получил.
— Я уже и сам не знаю.
— Бедняжка, иди сюда. — Она притянула меня к своим коленям. Она кормила меня дымными поцелуями. Мои руки искали ее грудь под мешковатой одеждой. Она соскользнула с ее плеч, когда она встала. Она расстегнула мне брюки. Сжала мой уже вставший член. — Что мне сделать, чтобы ты это запомнил? — Она встала на колени, дабы рассмотреть этот вопрос. Побывал ли я уже в каждом отверстии? А она? Оставались ли хоть одна хитроумная позиция, невыразимая манипуляция? Место извращенное, как ее брачное ложе, или же бестолковое, как кухонная раковина? Честное слово, не помню. Мне запомнилась не эта бесчувственная сексуальная новизна, которой мы каждый день предавались, чтобы наверняка не наскучить друг другу, но прикосновение ее рук, обнимающих меня, рук, что всегда сжимались на моем затылке, и ее простая улыбка в начале каждого изобретательного оргазма. Я помню лишь обычное наслаждение и необычную симпатию наших тел, кратко сходящихся, чтобы остаться вместе, притихших между рассказами.
ix
Саймон вызвал меня к себе в галерею. Он хотел бы поговорить со мной наедине, сказал он, по деликатному вопросу, который не стоит обсуждать по телефону. Я пожаловался, что слишком занят.
— Моя жена может часок побыть в одиночестве, — сказал он. — В конце дня она, несомненно, не останется без внимания.
Значит, он знал. Я скажу ему, что надо позволить Стэси выбрать. А потом склоню Стэси к решению доводом, который приготовил для нее: я — ее единственный выбор.
Я приехал вовремя. Он заставил меня ждать. Я разглядывал его последнюю выставку.
Смотреть было особо не на что: в центре комнаты стоял банковский сейф, который вместил бы циркового артиста-эскаписта, закрытый на задвижки и перетянутый сетью цепей с висячими замками. Рядом на столе лежали пачки красных лотерейных билетов, какие можно купить на ярмарке: корешки из плохой бумаги — вписать свое имя и адрес, отрывные купоны — глянуть, когда будут называть номера.
— Позволь дать тебе шанс, — сказал Саймон, появляясь из своего кабинета, замотанный в телефонную гарнитуру. — Я думаю, тебе понравится…
— Саймон, все не так просто.
— Ну разумеется. Но ты же не предполагаешь, что я…
— Предполагаю.
— Я не художник.
— По-моему, ее намерения вполне ясны.
— О каких намерениях можно говорить в наше время?
— А что нам еще остается?
— Остается работа.
— Почему ты решил, что это все ее?
— А что такого, если кто-то помогает? Тот, у кого есть навык?
— Значит, тебе все равно.
— Меня интересует, что из этого выйдет.
— А договор тебя не волнует?
— По-моему, все получается.
— Но для чего?
— Чтобы дать тебе шанс.
— Это же не все, правда?
— Остальное зависит от тебя.
— Мне нужно больше.
— Почему тебе этого мало?
— Потому, что я хочу все сразу.
— Ты готов заплатить?
— Сколько?
— Восемьдесят пять тысяч долларов. За вычетом налогов.
— Ты сошел с ума.
— Такова цена.
— Цена чего?
— Только содержания. И, по условиям договора, тебе придется хранить ключи от всех замков. Я и не знал, что ты теперь покупаешь искусство.
— Я не… я не могу… я должен… обсудить это с Мишель.
— Понимаю. Но сейчас хотя бы испытай судьбу. Это бесплатно.