— Ты не имела права.
— Я знала ее до тебя. Я ее всем представила. Ты что, не понимаешь, какая это для меня утрата?
— Она была моей женой. — Саймон подошел к ней. Опустился на колени подле кровати. Мишель, широко расставив ноги, стояла в изножье. Я медлил у изголовья. Она держала нас в этом сосредоточении, будто в ожидании последнего слова: оправдания, объяснения, отпущения. Но не нарушила безмолвия. И в ее открытых глазах, в двух черных пустых зрачках, ничего не удавалось прочесть.
xviii
Такова была Американская Мечта, ее последняя воля и завещание. Я принял их в наследство — а что мне оставалось? Саймон, я прошу прощения. Мишель, не пытайся меня простить ради моего же блага, но, пожалуйста, забудь ради своего собственного. Я далеко, я один, я там, куда однажды хотел взять Анастасию. Вместо этого я привез с собой лишь память о ней. Я похитил ее прошлое; пожалуй, я украл и присвоил ее жизнь. Теперь я расстаюсь даже с этим. Я начинаю заново.
Это трагедия Анастасии. Я только ее автор.