Анастасия ждала, когда ответит Саймон, ибо ей самой сказать было нечего, но тот уже отошел, собирая вокруг себя другую компанию. Поэтому она сказала:
— Моя семья занимается торговлей спортивными товарами, но я в этом не участвую. Наверное, я не очень хорошая дочь.
— Вместо этого вы пишете романы. Семье нравятся ваши книги?
— Семья о них не знает.
— А, вы под псевдонимом. Вот почему я не слышала вашего имени. Я постоянно покупаю книги. Хотите что-нибудь выпить?
Пока Анастасия решала, что лучше попросить, сайдкар или дайкири, вернулся Саймон, за которым следовал джентльмен, украшенный множеством медалей и пышными седыми бакенбардами.
— Говорю вам, Айвен, — излагал Саймон, приближаясь, — оригинальна не только ее проза. Она все что угодно делает по-своему. — Айвен энергично кивал в ответ на слова Саймона. — Сама ее жизнь могла бы стать художественной инсталляцией.
— Или художественной литературой, — ответил Айвен, но слишком громко, они уже стояли прямо перед ней. — Капитан Айвен Тул, — провозгласил он.
Она кивнула:
— А где ваш корабль?
— Корабль? На кой черт мне сдался корабль?
— Капитан — это почетное звание, Анастасия, — объяснил Саймон.
— У вас много наград? — Медалей у него было много. — И каждая за что-то почетное?
— Ну, это… это просто украшения. Вы несомненно любопытная девушка. — Он повернулся к Саймону. — Она не похожа на Жанель.
— Она моложе.
— Хорошо, что ты ее привел. А то начали было поговаривать, что вы с Жанель вместе. — Он подмигнул: — Я называю это подрывом репутации.
Стэси посмотрела на своего спутника:
— Это что?..
— Роман Анастасии вас заинтересует, — перебил Саймон, возвращая внимание Айвена, который засмотрелся на проходящую мимо хорошенькую официантку. — Он на… — пока Саймон говорил, Айвен улыбался, поглаживая медали, — на военную тему.
— Роман о войне? Написанный девицей? — Капитан уставился на Анастасию.
— Я вас в это посвящаю, — сказал Саймон, — только потому, что вы хороший клиент.
— Роман о войне, написанный девицей. И каков сюжет?
Тут оба посмотрели на Стэси. Она вздрогнула. Передернулась.
— Саймон ошибается. Я не писала романа о войне. На самом деле я даже не…
— Анастасия скромничает.
— Нет.
— Да. Скромничаешь. А теперь расскажи капитану Тулу… — Но куда делся Айвен? Исчез, преследуя блюдо с говядиной на шпажках. — Анастасия, почему ты спорила?
— Потому что это неправда. То есть ты-то откуда знаешь?
— Это не важно.
— Правда?
— Ты здесь моя гостья.
— Да?
— И я тебе не позволю делать из меня идиота перед моими клиентами.
— Но…
— Я сегодня здесь, чтобы продавать искусство, и не позволю какой-то тупой сучке вещать, что я не знаю, о чем говорю.
Но это было уже слишком. Она всхлипнула и убежала.
Бросился ли за ней Саймон? Спас ли беззащитную бродяжку? Я, конечно, пристрастен и своими глазами не видел, но из достоверного источника мне известно, что наш ловелас выглянул на улицу — и вернулся к Кики.
— Да уж, умеешь ты их очаровать, — сказала она.
— Я не виноват, что она напилась.
— Если она совершеннолетняя. Где ты ее откопал?
— Явилась на мою последнюю выставку.
— И ты, конечно, привел ее к себе.
— А что мне было делать?
— А теперь ты ее отпустил. — Кики выглянула за дверь.
— Ей не хватает честолюбия.
— У нее есть его противоположность, — сказала Кики, возможно, искренне, — а это сильнее. — Светская улыбка вернулась, Кики сжала его руку. — Ты должен на ней жениться.
x
Стэси вернулась к себе. Почти неделю ее никто не видел. Думаю, она запасала растворимую лапшу в ящиках стола — она любила грызть ее всухомятку, — но в основном жила на кока-коле, которую покупала в автомате на первом этаже по три-четыре банки за раз. Не знаю, говорила ли она по телефону с кем-нибудь, кроме Мишель, — один раз, с ее автоответчиком, желая обсудить ту ночь с Саймоном и намекнуть, что следующие будут заняты аналогично. Разумеется, Саймон от нее вестей не получал. А что до нас с ней — ну, мы еще до этого поворота не дошли.
И в полном уединении она приступила к своей работе. Устранила то немногое в жизни, что еще отвлекало внимание. Как средневековые писцы, дававшие обет молчания, дабы постичь Бога через копирование Его слова, она уединилась от мира во имя работы.
И было это хорошо. Двумя пальцами стуча по клавиатуре, как по клавишам старого «Ремингтона», она воссоздавала точную копию первой тетради рукописи «Как пали сильные». Несмотря на беспорядочное печатание, то была тонкая работа — отсчитывать гребни рукописных u, n и т Хемингуэя, учитывать маленькие х, которые он порой ставил вместо точек, и удлиненные запятые, которые он растягивал по странице, будто пытаясь исчерпать паузы, что наступали в мыслях, когда он сочинял самые длинные предложения.