— К чему мне это читать? — спросила она. — Я тебе доверяю.
Эти слова сделали заготовленный им тост довольно невнятным, но шампанское уже выдыхалось, а ничего более уместного Саймон предложить не мог, поэтому все равно провозгласил:
— За мою будущую миллионершу. — Она выпила за это в полном восторге — решила, что это удачная шутка. Потом он сказал: — Мы должны выпить и за Жанель.
— Почему Жанель? Ты женишься на мне.
Он улыбнулся:
— Она вела переговоры по контракту.
— Брачному контракту?
— Контракту на книгу. — Он погладил бумаги — ей нравилось, когда он гладил ее так по голове. — Теперь ты на миллион долларов богаче, и в этом существенная заслуга Жанель.
— Мне нужен миллион долларов?
— Нам нужен. — Он положил руку ей на колени.
— А.
— Разумеется, все устроил я, но Жанель съездила в Нью-Йорк и довела дело до конца.
— Сегодня?
— Несколько недель назад.
— Я еще даже не напечатала…
— Уже была первая часть.
— Но я дала ее тебе. Как Жанель…
— Жанель мой партнер, Анастасия. Привыкай. Если бы не ее упорство, мы бы вряд ли получили контракт на две книги.
— Мою книгу и ее?
— Конечно нет. Жанель не писатель. Не нужно ревновать.
— Тогда какую?
— На твою первую книгу и на следующую.
— Нет никакой следующей. — Она уже допила шампанское, но все равно взяла бокал. Официант наполнил его на полпути к ее губам. — Нет никакого другого романа, Саймон, только первый.
— Я знаю. Но ты его напишешь. Жанель выбила тебе целый год.
— Я не могу. — Она потянула за кольцо. Высвободила руку.
— Все в порядке. — Саймон помог надеть кольцо обратно на дрожащий палец. — Тебе не нужно ничего делать, если не хочешь. Я не могу тебя заставлять. Я могу только дать тебе простор.
— Простор?
— Простор, чтобы писать… или не писать… как захочешь.
— Я не хочу простора, Саймон. Я хочу… тебя.
— И я, Жанель.
— Кто?!
— Анастасия.
— Ты сказал…
— Не будь такой чувствительной. Это недостойно. — Но она уже плакала, она серьезно относилась к связям — и он это видел. — Господи Иисусе, Анастасия!
— Иисусе? Ты еврей, Саймон. Что ты знаешь о…
— Думаю, нам стоит отвезти тебя домой. — Саймон погладил ее волосы. Он смотрел на других клиентов. Попросил счет, продолжая ее гладить. — Я люблю тебя, Анастасия.
— А если…
— Я все равно буду тебя любить. Нам просто всегда надо верить друг другу.
Он сложил контракт в нагрудный карман. Вывел ее из ресторана.
В лифте он попытался ее поцеловать.
— Кольцо, — сказала она, уворачиваясь, — где оно?
Он взял ее руку и показал.
— Нет. Настоящее.
— Оно настоящее. Четыре карата, платина.
— Нет, которое ты надел мне ночью, моя бечевка.
— Ты же не…
— Потерял? Уже?
Саймон нажал кнопку, чтобы вернуть лифт на верхний этаж, но сначала им пришлось спуститься в вестибюль. Он попросил ее выйти.
— Я вернусь, — сказал он.
Но когда он наконец вернулся с узелком бечевки, Анастасии уже не было.
Мишель в тот вечер была одна. Я оставил постель незадолго до окончания рабочего дня, хотел побыть дома один, и, поскольку я не озаботился привести в порядок простыни и одеяла, Мишель в пижаме и с большой кружкой овощного супа заняла мое место к семи вечера.
Она включила телевизор. Она никогда не смеялась над комедиями положений, даже если они были смешными, но хотела знать, кто с кем спит, чьи браки идут на поправку и может ли любовь длиться вечно. Она воспринимала это по меньшей мере так же серьезно, как вечерние новости, и, возможно, была права — ведь сюжетная линия знакомого шоу больше соответствовала ее жизни, чем война абсолютно незнакомых людей в Конго. И не важно, что кровопролитие в Африке реально, а секс в этих комедиях — лишь спецэффект: современные женщины подражают героине, которая спит с самым крутым парнем, а мужчины примеряют фразочки парня, с которыми спит эта самая девушка, дабы привлечь женщин, которые стараются подделаться под ее облик. Вся Дарвинова теория, все наше тысячелетнее восхождение из первобытного бардака опирается на ежедневную дозу прайм-тайма. Чтобы понять естественный отбор, ученому нужно всего лишь проконсультироваться в «Нильсен Рейтингз». А что до всех нас, жизни наши зависят от телепрограммы: благодаря телевизору у Мишель была та же система координат, что у любого в Америке. У них были схожие тайны, общие отношения. Она могла вести равно бессодержательные беседы с любым — с кем угодно, кроме, разумеется, бедной, изолированной от мира Стэси.