— Значит, приняв эту религию, — сможешь?
— Возможно. У меня есть вера.
— При этом ты не веришь ни во что. Ты ведешь себя так, будто смена религии — косметическая процедура.
— Думаешь, решиться выйти за кого-нибудь замуж так же просто?
— По сравнению с Жанель ты делаешь свадьбу сложнее слияния корпораций.
— Только чтобы ты был счастлив. Ты и четыре сотни твоих лучших клиентов.
— И твои родители.
— Хочешь, сбежим?
— Мы не можем.
— До Невады пять часов. Там людей женят даже без предварительной записи.
— Ты бы так не сделала.
— Сделала.
— А твои родители?
— Родители моего отца так и поступили.
— Какой кошмар.
— Кошмар, потому они были белой швалью? Я такая же, Саймон.
— Нет, Анастасия. Ты — нет. Ты моя будущая жена.
Так что она взяла и перешла в другую веру. А чем еще ей было заняться? Она нашла раввина, чтобы он сделал ее еврейкой. Столько безделья. Всего за пару месяцев она практически овладела священным писанием. У нее была преданность ученого. Плюс это детское усердие. Но оставалась одна загвоздка.
— Ты хочешь стать еврейкой, не сказав будущему мужу? — спросил ее раввин.
— Он не одобрит.
— Тогда зачем тебе?
— Хочу его понять.
— Любишь его?
Она кивнула.
— Тогда ты его понимаешь.
— Недостаточно.
— Хочешь быть им.
Она снова кивнула.
— Ты понимаешь себя?
— Это другое. Я не люблю себя.
Такое раввин вполне допускал. Возможно, принял это за покорность. За глубинную благопристойность. Небольшая частная церемония — и она поменяла веру.
Конечно, Саймон ни о чем не догадывался. Правоверная Анастасия вернулась домой, и он поцеловал ее как шиксу. Она играла свою роль. Не канючила. Но разве Анастасия не видела, что все ее усилия притянуть его к себе и стать к нему ближе, решительно все, от принятия имени Анастасия до авторства «Как пали сильные», от высветленных прядей в волосах до обращения души в иную веру, лишь увеличивали расстояние между ними? Разве не понимала она, что жила математическим пределом: чем ближе она к Саймону, тем больше вероятность, что они никогда не встретятся.
v
Но не только близость. У нее был роман. Ее роман. Ее роман до сих пор не опубликован. Процесс оставался под контролем. Под контролем Саймона.
Я не осознавал, как далеко все зашло, пока он не взял меня консультантом на фотосъемку автора. Натурная съемка. Ящичный фотоаппарат, штатив. У фотографа был ассистент. Парикмахер и визажист ехали в отдельном автофургоне. Я уютно устроился на заднем сиденье «остина-хили» Саймона и слушал доносившиеся до меня обрывки его лекции по истории фотопортрета, предназначенной для развития Анастасии, пока наш кортеж добирался до Лесов Мьюра.[19]
С какой целью меня взяли на эту экскурсию, я не постигал. Мое фото для обложки было не совсем традиционным, но виной тому стало случайное совпадение. В то утро, когда мне подгоняли новый твидовый костюм, журнал об интерьерах прислал фотографа для съемки раздевалок. Фотографу понадобилось хоть какое-то тело для оживления композиции. Она спросила, свободно ли мое на ближайшие несколько часов. И поскольку мне больше нечем было заняться, она сделала довольно неформальный портрет, который я с тех пор и использовал, к восторгу критиков, — им нравится выглядеть серьезнее очерняемых авторов. Восхищение Саймона было красноречивее прочих. Саймон превозносил психологическую остроту портрета. Он доверял своему наметанному глазу. Разве я мог открыть ему правду: на этом эффектном снимке я был лишь реквизитом?
Едва мы припарковались, я понял, что никакого профессионального мнения от меня не ждут. Оно и к лучшему, ибо у меня его не было. Вокруг кабриолета Саймона экспертов собралось в избытке, и, подозреваю, все безмолвно благодарили меня за мое присутствие — по сравнению со мной у них был талант и цель в жизни. В этом отношении я был полезен практически всем, кого знал.
Саймон привел нас к первой же приемлемо буколической прогалине. Ему пришлось разогнать большую немецкую семью, расположившуюся на пикник. После этого остались только деревья, склонившиеся к ручью, что переливался рассеянным светом. Мне не нужно описывать: вы и так уже много раз это видели на единственной опубликованной фотографии Анастасии, на портрете, который даже я, решительно против воли, со временем признал отражением ее подлинной сущности.
19
Национальный памятник «Леса Мьюра» — участок девственного леса секвой севернее Сан-Франциско, штат Калифорния, у побережья Тихого океана. Популярное место отдыха горожан. Назван в честь натуралиста Джона Мьюра.