Он поднял свой бокал, мы все тоже, правда, стол был настолько большим, а растение в центре настолько мощным, что со стаканом Саймона почти никто не чокнулся.
— Спасибо, — сказал Саймон и добавил, будто на собрании совета директоров: — Кто-нибудь еще хочет высказаться?
На другом конце стола Брэд и Тед загалдели, что хотят прочесть стихотворение собственного сочинения.
— В нем даже есть рифма! — сообщили оба. Но они были всего лишь клиентами средней руки. А Саймон заметил Донателло Сан Марко, древнего историка современного искусства, чья малоподвижность достигла состояния, в котором даже животные рефлексы функционировали в масштабе геологического времени.
— Это все замечательно, ничего не скажешь, — многообещающе начал старик, — но, полагаю, я выражу мнение большинства собравшихся, если скажу, что лучше бы я был на девичнике с Анастасией…
Для этого ему пришлось бы оказаться примерно в трех кварталах южнее в дешевом погребке под названием «Каждый за себя». Назвать это место погребком означало выказать ему чрезмерное почтение: сейчас это слово часто употребляется с уважением, и архитекторам платят большие деньги, чтобы они придавали своим фешенебельным проектам обшарпанный и неряшливый вид. В «Каждом за себя» нечем было восхищаться и тем более нечему подражать. Бар. Бармен. Электрическая лампочка, свисавшая с потолка на голом проводе. Выключателя не было, потому что не было окна — свет должен гореть постоянно. «Каждый за себя» был открыт двадцать четыре часа в сутки, восемнадцать из которых работал легально, а в остальные шесть привлекал людей, которые иначе просто болтались бы на улице. Так что, с точки зрения полиции, бар выполнял общественную функцию, а копы просто сторонились этого вонючего замусоренного переулка.
Кики была завсегдатаем. Изменяя любовникам, она назначала здесь свидания. Бармен обожал ее за то, что она всегда давала чаевые банкнотами, а не продовольственными талонами, но в особенности за то, что она была из людей определенного стиля, которых он всегда рисовал в воображении своими клиентами. (Когда он говорил «стиля», создавалось отчетливое впечатление, что на самом деле он подразумевал вид Кики с тыла, который и впрямь заслуживал обожания.)
— Ты уверена, что Жанель назначила встречу здесь? — спросила Анастасия. Она сидела на высоком табурете, между Мишель (на низком) и Кики (на шатком). У дальнего конца стойки сидела или, скорее, раскачивалась на трехногом стуле Лара. — По-моему, все сюда просто не поместятся…
— Жанель назвала мне это место, — пожала плечами Кики. — Сказала, встретимся в «Каждом за себя», выпьем лонг-айлендский чай со льдом. — Когда принесли первый кувшин, она сказала: — Я хочу предложить тост.
— Мы не будем ждать? — Анастасия посмотрела на Мишель — та глядела в пол, чтобы ничего не выдать. Потом Анастасия посмотрела на Лару. Лара тоже была никудышным лжецом, но Кики не посвящала ее в свои планы. В любом случае она была хорошо знакома с нравом Кики и во всем ей подчинялась. Такова была ее роль в отношениях. Роль всякого, кто был не так красив, как Кики, то есть каждого знакомого Кики, за необъяснимым исключением Анастасии. По всем общепринятым стандартам и стандартным меркам Кики, без сомнения, была физически более красивым экземпляром, но она, как и все остальные, чувствовала, что химия источников привлекательности Анастасии питалась ситуативным блеском, с которым обычное совершенство, что зависит от хорошо знакомых нам законов природы, существовало в разных плоскостях. Анастасия не представляла опасности для Кики, но и не попадала в обширную группу физического подчинения. Поэтому Кики пила за нее. Подняла бокал, и, когда заговорила, даже бармен прекратил чесаться и прислушался:
— Моя дорогая, даже не думай принять мои слова за эпитафию — брак ничего не меняет, кроме, быть может, количества бриллиантов у тебя на пальцах и, будем надеяться, количества нулей у тебя на счете. И все же, я думаю, важно, чтобы замужняя девушка сказала кое-что девушке, которая только собирается пройти через это суровое испытание. Мой первый совет: добиться взаимного доверия, потому что если он не будет тебе доверять, чертовски сложно будет его обманывать. Он, конечно, тоже будет тебя обманывать. Вот почему доверие должно быть взаимным: если он не будет считать, что ты доверяешь ему, он заподозрит, что причина твоей слепоты к его интрижкам — в безразличии к нему самому. Мой второй совет: не беременеть от другого мужчины — разве только твой муж сам пытается сделать тебе ребенка, а ты считаешь, что у другого мужчины гены получше. Муж никогда не поверит, что его средства предохранения дали сбой, но при этом никогда не усомнится в происхождении младенца, чья внешность польстит его наследственному эго. В-третьих, если тебя когда-нибудь застанут в компрометирующей ситуации, иди на компромисс: пускай у тебя будет что-нибудь стоящее, дабы предложить ему в нужный момент, — такое, что поможет ему простить, попытаться оправдать или почувствовать себя в достаточной мере отмщенным за непредусмотренный износ твоего тела. (Считай, тебе повезло, что выходишь за бизнесмена; художники, как Саймон скоро узнает от своей очаровательной молодой жены, не настолько уверены в своих желаниях, отчего компенсация бывает затруднительнее, чем она того заслуживает.) И последнее, моя дорогая: теперь никто не чинит сломанную кухонную технику — и так же не починишь современный брак. Поэтому, если девушка не хочет обречь себя на поиски нового мужа с частотой поломки блендера, она не должна слишком часто им пользоваться. Чаще обедай вне дома, тогда можешь рассчитывать, что твой «остерайзер»[22] прослужит дольше, чем если в тебе вдруг проснется американская любовь к семейному уюту и яблочным пирогам. За всю жизнь у меня был только один блендер и один муж, потому что меня кормит профессиональный шеф-повар, а мужчины, за которыми я не замужем, обеспечивают почти все остальное. То, о чем не знает мой муж, только на пользу нам обоим. А теперь я хочу поздравить тебя с грядущим замужеством за моим большим другом Саймоном Стикли. Я его знаю очень близко и могу лишь сказать, что вы прекрасно друг другу подходите.