— Я не хочу затягивать это навечно.
— Из телевизора. — Она поставила тарелки на стол. — Откуда еще?
— А, ну да.
— Хотите честно?
— Да.
— Я рассчитываю на вашу жену. В наше время такие, как она, очень нужны.
— Спасибо. — Он повернулся ко мне: — Теперь понятно?
— Она даже не читала «Как пали сильные».
— Вот именно. Только вообрази чувства того, кто читал.
— И все же ты не сможешь заставить ее писать, Саймон. Так не получится.
— Я знаю. Но ты, Джонатон, можешь ей помочь.
— Если «Как пали сильные» хоть о чем-то говорит, она намного способнее меня.
— Я не к тому, что ты должен учить ее грамматике. Ты можешь быть ей другом.
— Она мне нравится, Саймон. Очень нравится.
— Отлично. Так, значит, ты для меня будешь раз-другой в неделю проверять, как она там?
— Ты сказал, что хочешь, чтобы я был ее другом. Ты не сказал, что хочешь, чтобы я был твоим шпионом.
— Это в итоге одно и то же. Для ее же блага. Она не доверяет Жанель, а я не доверяю Мишель. Когда вы с ней поженитесь?
— Не знаю. — Я потыкал рыбу на тарелке. Саймон свою просто игнорировал. — Как ты мне предлагаешь начать проверять Анастасию?
— Просто появись там. Она всегда дома.
— Ей это не покажется странным?
— Кто она такая, чтобы судить? Она тобой восхищается. Говорит о тебе, думает, что ты способен ее понять. Не знаю почему.
— Я не могу появиться просто так. — Я покраснел. — Я не знаю, что сказать.
— Я же тебя не на свидание посылаю. Просто хочу, чтобы ты поговорил с ней, увидел, что у нее все в порядке. Узнал, о чем она пишет, и убедился, что это хорошо. Ей нужна мотивация. Я купил ей всяких офисных штук, а она, по-моему, их до сих пор не распаковала. Я одолжил ей свой кабинет, а она только и делает, что читает. Повсюду разбрасывает книги, как избалованный ребенок. — Он отпил «Пеллегрино». — Вот что ты сделаешь, — сказал он. Достал из портфеля и передал мне книгу. — Отнесешь ей это.
— Зачем мне… история катания на лыжах в Швейцарии?
— Она просила меня забрать ее из библиотеки. Попозже зайдешь и скажешь, что я попросил тебя закинуть ей книгу по дороге в… куда ты там ходишь, когда не сидишь дома. А потом останешься и выпьешь чаю. Я покупаю ей лапсанг сушонг. — Он поставил портфель. — Ты справишься, Джонатон. Я наблюдал вас вместе. Вы оба с одной планеты свалились.
— Может, мне сначала позвонить?
— Она дома. Никогда не выходит из квартиры. И к тому же редко отвечает на звонки, если, конечно, звоню не я.
— Позвони тогда сам.
— Тогда не будет элемента неожиданности. Не хочу, чтоб она подумала, будто ею манипулируют.
— Ею не манипулируют.
— Верно. Не манипулируют. — Помощник официанта унес наши тарелки с нетронутой рыбой, вполне пригодной для подачи следующим клиентам. — Просто веди себя как обычно. Наверняка даже ты знаешь, как это делается.
Дверь в подъезд Саймона была подперта и оставлена открытой, чтобы упростить доставку антикварных стенных панелей для реконструкции третьего этажа. Я вызвал лифт, обитый войлоком для защиты дубовых панелей от грубых манер плотников и электриков, и поехал на двадцать первый этаж. Он был предпоследним, как и все остальное в жизни Саймона, не считая Анастасии (у него действительно был пунктик всегда обладать «номером два» — будь то этаж в здании, модель машины или класс бриллианта на обручальном кольце жены, — он утверждал, что это вопрос честолюбия, но я думаю, дело скорее в доминировании). Я постучал, чтобы мне открыли. Перед собой я держал «Краткую историю лыжного спорта в Швейцарии, издание второе», чтобы Анастасия сразу увидела, зачем я пришел. Честно говоря, я сомневался, что моего владения речью будет достаточно. Что я мог сказать? В последний раз я видел Стэси — не считая изображений по телевизору, в газетах и журналах — в день ее свадьбы, когда с ней танцевал, — два пьяных тела покачивались на волнах никому не слышной музыки, разделяемые, разделенные Мишель, которой хотелось еще раз повальсировать с подругой в память о старых временах, пока все не изменилось. Но все изменилось, и вот я стоял здесь — ничтожная причина, которую скоро навестит ее величайшее последствие. Даже если бы я не знал, что произойдет, все равно прекрасно запомнил бы странную амнезию, не покидавшую меня всю дорогу после ланча с Саймоном до двери Анастасии: я представлял себе Анастасию только вблизи, как во время танца. Я помнил ощущение плоти, запах пота на шее. Было такое чувство, что я не узнал бы ее на первой странице «Таймс», но узнал бы в темноте в постели. Отчасти то была проекция физического влечения, сексуально обрубленного этим смехотворным браком, но не только. Мне казалось, даже постучать в дверь Анастасии интимнее, чем трахнуть мою невесту.