Над головами послышались голоса. В гулком пространстве под полом звуки разносились великолепно — как в трубе.
Он знаком велел Хавьеру не шуметь и вслушался снова. Один из голосов показался знакомым. Он слышал его в аэропорту.
— Рейна Амарела, я ничем не могу вам помочь, — утверждали наверху. — Я лицо неофициальное. Все возможное влияние я употребил на то, чтобы пробраться сюда.
— Зачем вы пришли? — сипловатый женский голос, очень усталый.
— Чтобы предотвратить большую беду.
Шаги. Скрип стула. Тяжелый вздох.
— Говорите.
— Рейна, вы в тяжелом положении, но разгуливающий на свободе наймарэ — это беда общая. Возможно, катастрофа. Вы не сможете явиться в срок и отпустить его. Буду честен: скорее всего, вас убьют до того, как этот срок настанет. Простите.
— Ничего.
— Услуги, которые я оказываю, не имеют ничего общего с мировыми катастрофами, Ваше Величество. Вы просили связать вас с Полуночью, я выполнил вашу просьбу. Но теперь… обстоятельства изменились.
— Что я должна сделать?
— Подпишите это письмо. Вот, смотрите, здесь написано, что вы просите и приказываете наймарэ покинуть Серединные земли и удалиться к себе. Я передам вашу волю, и все закончится.
— Дайте я посмотрю.
— Прошу.
— Да… все верно. Видимо, то, что вы предлагаете — наилучший выход для всех. Вы, естественно, не сможете известить адмирала Деречо?
— Я оказываю только определенные услуги. Их перечень вам известен.
— Да, конечно.
Ах, услуги ты оказываешь, сукин кот…
Он осторожно коснулся плеча Хавьера. Тот подполз ближе.
— Сейчас я пробью дырку в полу и изувечу этого услужливого господина. А ты выведешь рейну. Она тебя узнает и пойдет за тобой. Понял?
— Да.
— Отлично.
— Но как…
— С легкостью.
Он недолго думая уперся плечами в каменный потолок и начал распрямляться.
Иногда неплохо быть давно мертвым. Понятия "тяжелый" и "невозможный"… видоизменяются. Расширяют свои границы.
Каменная плита с мерзким скрежетом приподнялась, выламываясь из тисков намертво схватившегося раствора. Он отвалил ее в сторону и впрыгнул в комнату, окруженный серым облаком пыли и рваной паутины.
…Осень наполняет собой лес, и лес звенит.
Небо залито яркой синевой, взметываются вверх стволы деревьев.
Последнюю неделю было сухо, и палая листва под ногами рассыпается шорохом.
— Фу, — сказал День и сбросил с плеч тяжеленный рюкзак, примостив меж корней старого ясеня.
— Что фу, то фу, — Рамиро Илен согласен с ним целиком и полностью.
В этой части леса тихо: железка проходит севернее, и шум проходящих на Большое Крыло товарняков здесь почти не слышен.
Только иногда земля содрогается — молча, беззвучно.
Рамиро подумал, как выглядит этот край с высоты птичьего полета: скалы, холмистые предгорья, перелески, клочья возделанной земли, темные пятна озер и серая сеть дорог.
День проверил застежки, сел на землю, оперся спиной о рюкзак и устало прикрыл глаза.
Под глазами залегли тени, острее выступили скулы, волосы потускнели.
Есть пределы дролерийской выдержке.
— Вступайте в ряды партизанского ополчения, мы обеспечиваем строгую диету и длительные пешие прогулки на свежем воздухе.
— И посещение основных достопримечательностей центральных областей Дара…
— …С последующим их разрушением.
И приятную компанию, хотел сказать Рамиро, но промолчал.
— Надо бы палатку поставить, стемнеет.
— Часов через пять обязательно стемнеет.
Рамиро так устал, что жевал галету из сухпайка как кусок картона, не чувствуя вкуса. Ныла натертая нога — надо бы перемотать портянку, но пока можно не двигаться, боль терпима.
Над их головами пролетела цапля — изнанка крыльев ярко вспыхнула на солнце.
День оттянул пальцем ворот гимнастерки, задышал размеренно и глубоко. Винтовку он положил рядом, так чтобы можно было сразу дотянуться.
Вдалеке ухнул выстрел, залаяли собаки.
— Опять. Нет, ну который раз уже влетаем. Они тут через каждые полсотни метров, что ли, стоят?
День, не разлепляя ресниц, протянул к нему руку.
Тонкие твердые пальцы оплелись вокруг Рамирова запястья с силой, которой никогда не будет у человека. Рамиро привычно закусил губу.
Ничего не произошло.
Только вот лай собак стих, в нагретом осеннем солнцем лесу встала тишина, звонкая, до краев полная шелеста листьев.
День совсем сполз на землю, закинул руки за голову и счастливо вздохнул.
В вишневых длинных его глазах отражался свет — как в витражных стеклах.
Рамиро шмыгнул носом — последние несколько раз у него начиналось носовое кровотечение.
Те же дубы, те же ясени, та же палая листва, чуть пахнущая прелью.
Сквозь пропотевшую гимнастерку ощущаешь спиной шероховатости древесной коры, нога саднит и ноет, а может, это не нога, а в плече — прошлогодний шрам от осколка.
То же небо, тот же холодноватый воздух, который последнее сентябрьское тепло расслоил на пласты, как молоко.
И мир — тот же.
Если пройти на север, железной дороги здесь не будет.
Рамиро несколько раз сглотнул с закрытым ртом — как ныряльщик, опустившийся на слишком большую глубину.
— Где мы? — спросил он.
— Не знаю, — беспечно ответил День. — Там, где за нами не охотятся люди лорда Макабрина. И где при удаче меня не прибьют к воротам его крепости. Давай ставить палатку.
— Это не Сумерки?
— Ну что ты. Мы в двух шагах от вашего человечьего мира. Чуть дальше, чем могут почуять собаки.
Рамиро перекатил затылок по стволу, потом тоже сполз на мох и листья, запрокинул голову — из носа все-таки потекло.
— А вроде ничего не изменилось…
— Ничего и не изменилось, — сказал День. — Ты изменился, а мир не меняется.
— Я изменился? — Рамиро прислушался к себе. Кружилась голова, и текло из носа. Гудели от усталости мышцы. Ныла натертая нога, а может, плечо. Тупая боль смешалась с усталостью и гуляла по телу, как прибой.
День засмеялся тихонько.
— У тебя башка крепко привинчена, Рамиро Илен, зато воображение богатое. И ты не боишься свихнуться. Поэтому тебя можно вытолкнуть за рамки вашего человечьего восприятия.
— В другой мир?
— За рамки твоей человечьей локации, балда. Мир вообще-то един. Серединный мир, Сумерки, даже Полночь — явления скорее социальные, чем географические. Созданные единством живущих в них существ. Любая более-менее крупная группа создает свои правила игры, свои законы, свои рамки, свое видение мира. Ты, надеюсь, не думаешь, что мир таков, каким ты его видишь?
— Хм… — сказал Рамиро, жмурясь от кружащейся светоносной сини.
— Ты видишь всего лишь малую его часть. Да и та порядком искажена заученными с детства правилами твоего социума. Мы все живем в коробочках разного размера, — он услышал, как День усмехается. — С раскрашенными нами самими стенками. И рисунки на стенках принимаем за реальный мир. Мало кто способен выйти наружу, а если выйдет, ему становится худо.
— Кровь из носа течет?
— Некоторых плющит и похуже. Говорю же, у тебя голова крепко прибита. Кстати, если попасть из коробочки сразу в другую коробочку — адаптация пройдет гораздо легче.
— А вы как же? Сумерки — тоже коробочка?
— Коробочка, ага. Только большая. Побольше вашей. Частично пересекается. Поэтому нам у вас легче, чем вам у нас.
— Интересно, — Рамиро прикрыл глаза рукой. — А почему так получилось? Зачем коробочек-то понастроили?
— Так надо же договориться о правилах игры, если живете вместе. Свод правил описывает мир. А любое описание обобщает, упрощает и чего-то не охватывает. Между прочим, рамки восприятия не только ограничивают, но и защищают. Как стены дома защищают от волков, так и границы локации защищают от всякой твари, бродящей снаружи.
— А как попасть из своей коробочки в другую?
— Все у нас в голове, Рамиро, — День придвинулся ближе, наклонился, чтобы его увидели, и постучал себя согнутым пальцем по лбу. — Все границы, рамки, препятствия и каменные стены здесь, у нас в мозгах. Или в том, что их заменяет. Сможешь расширить свой описательный реестр — границы станут преодолимы.