Асфальт зеркально блестел на проезжей части и на тротуаре, в нем отражались редкие прохожие под глянцевыми зонтиками и редкие машины, горбатые, лакированные дождем, в облаках водяной пыли. Ветер носил дождевые шквалы, стучал по матерчатой крыше, щелкал фестонами тента. Ряды пустых столиков, меж чугунных ножек намело лепестков, лепестки прилипли к влажному мрамору столешниц.
Он прислонил зонт-трость к соседнему стулу и сел. Из теплого кафе вышла официантка в крахмальном передничке и наколке.
— Я замерз, — сказал он ей. — Принесите что-нибудь горячее. И свежую газету, пожалуйста.
— Кофе, чай, лимонный поссет? Консоме с гренками? "Новости Катандераны", "Голос", "Светоч Дара"?
— Кофе и "Светоч", — заказал он наобум.
Снял черные очки и на мгновение прикрыл веки — пасмурный день ослепил отвыкшие от света глаза.
Из подъезда номер шесть вышла женщина под ручку с молодым человеком. Статная, высокая, привлекающая взор — танцовщица, подсказал первый взгляд.
Старуха — определил удивленный второй взгляд, но слово это не вязалось с очевидным. Ей много лет, но она не старуха.
Рядом шла девушка и держала над танцовщицей зонтик. И девушка, и молодой человек казались тенями рядом с ней. Ее усадили в длинную белую машину, погрузились сами и укатили.
Потом вышла Лара Край #8213; в окружении, видимо, актеров. Они продолжали беседу на улице, спорили, толпились, размахивали руками. Над толпой расцвело несколько зонтов, кто-то натянул куртку на голову, но расходиться не спешили.
Один из актеров, тоже танцовщик, яркий, подвижный — как луч. Что-то говорит, но смотрит поверх голов, в сияющую даль, и сам будто вот-вот готов взлететь.
Звезда.
Хороший выбор, Лара.
— Ваш кофе и газета.
— Благодарю.
Он опустил голову, глядя, как ловкие руки официантки расставляют на сыром мраморе белую чашечку с черным дымящимся напитком, молочник со сливками, блюдце с кубиками сахара. Кладут газету на край стола.
— Благодарю, — еще раз.
Официантка удалилась, но теперь оказалось, что на веранде он не один. Двое мужчин из компании Лары заняли столик подальше от дождевых брызг.
"Рейна Амарела прибывает сегодня в столицу с официальным визитом, посвященным созданию первой дарской промышленной зоны на Южном Берегу. На сегодняшний момент дарский экспорт на южное побережье составляют такие товары, как машины и оборудование, пшеница, железо, сталь, древесина и удобрения. Экспорт Южного Берега, со своей стороны, по большей части состоит из продуктов сельского хозяйства".
Допить кофе и убираться. Ловить здесь больше нечего.
Они зашли на веранду, поднятую от земли наподобие сцены. По кромке настила шли светильники — в точности как в театре.
Рамиро обнаружился в глубине веранды, в компании кружки с пивом и какого-то госпоина в потертой военной форме. Художник кивнул, потом с веселым недоумением поднял бровь. Ньет ухмыльнулся еще шире и гордо повел спутницу к свободному столику. Потом вдруг притормозил.
— Смотри, вон человек сидит, слева, видишь? Тебе, наверное, будет интересно.
— Ну?
— А он не человек.
Фолари ясно видел темную, расплывающуюся маревом сердцевину — как черный язык пламени — там, где у обычных людей бьется сердце, проталкивая по жилам алую кровь.
— Ты откуда знаешь?
Десире уцепилась за него покрепче.
Человек с черным нутром спокойно пил кофе, потом почуял взгляд, но головы не поднял. Поля шляпы и больши черные очки скрывали лицо.
— Просто знаю. Иди познакомься, не хочешь?
Десире постояла, кусая и облизывая губы, потом вдохнула поглубже. Шагнула к чужому столику.
— Добрый вечер, прекрасный господин. У вас не занято?
Полуночный поднял голову. Медленно снял солнечные очки, повертел их в пальцах и отложил. Он и губы сжал, не желая отвечать. Только покачал головой. Десире уселась напротив, очаровательно улыбнувшись.
— А вы не слепой, — сказала она, пожирая наймарэ глазами. — Мы с приятелем поспорили о ваших черных очках. Я сказала, что вы носите их не потому что слеп, а потому что видите всех насквозь, каждую смертную душу. Правда, я выиграла?
Ньет подошел и встал у Десире за стулом, ожидая от полуночного любого подвоха. Но тот, вроде, был настроен мирно и общения не жаждал. Он мельком глянул на Ньета и дернул углом рта.
— Нет, милая барышня, — голос наймарэ оказался усталым и бесплотным. — Вы ошиблись. Я просто не хотел, чтобы ко мне подходили и заговаривали со мной.
— О, — растерялась девушка. — Извините…
— Ничего, я уже ухожу.
Человек достал из бумажника купюру, подсунул под блюдце и неспешно вышел, обогнув застывшего Ньета. Рядом с пустой чашкой осталась забытая газета и солнечные очки. И зонт-трость, прислоненный к соседнему стулу, тоже остался.
— Вы по крышам сидите, Полночь кличете. А она в кафе кофе пьет, по улицам ходит, — Ньет посмотрел полуночному вслед. Темная высокая фигура удалялась, размывалась среди дождя и сумерек. — Но это дело дролери. Пусть они беспокоятся.
— Он… не захотел со мною разговаривать! — Десире, казалось, была потрясена.
— И замечательно, что не захотел.
— Красивый… — Она следила за удаляющейся фигурой. — Не очень под шляпой рассмотрела, но у него лицо такое…
— Какое? — фолари насупился.
— Одухотворенное. И кого-то он мне напоминает…
В конце площади показалась медленно едущая машина, серебристая, со знаками "Плазма-Вран" на крыльях.
Полуночный оглянулся, с обманчивой неторопливостью свернул в первый попавшийся проулок и был таков.
— Почему же он не захотел со мной говорить… Что я не так сказала?
Ньет пожал плечами и отодвинул стул, чтобы сесть рядом с Десире.
4
— А тебя чем Лара соблазнила? — Рамиро с удовольствием отхлебнул пива, сунул в рот сушеную корюшку.
С улицы тянуло прохладой.
Виль усмехнулся.
— Меня соблазнять не надо. Я по молодости лет на истории мятежа принца Анарена был помешан. И на истории средневекового Дара в целом. Веришь, в спальне на стене висела карта военных действий, перечитал все, что нашел на эту тему. Мятеж 1116 года, мятеж Эрао, Изгнание Лавенгов…
— В каком году Сакрэ Альба Макабрин захватил Светлую Велью?
— В 1118, — не задумываясь ответил Виль.
— Ого! Тогда Ларина пьеса в надежных руках, — Рамиро никогда не мог запомнить больше трех дат одновременно, включая собственный день рождения.
— Надеюсь.
Виль доброжелательно глянул на художника, сощурил глаза.
— Давно собирался познакомиться, но все случая не было. Я про твоего отца делал в свое время серию очерков.
— Я читал. Ты хотя бы не стал приписывать ему того, что обычно принято. Мои поздравления.
Отец Рамиро считался героем войны и был посмертно награжден орденом "Серебряное сердце". При жизни он бы его не принял, естественно, ни за какие коврижки. Архитектор Кунрад Илен люто ненавидел политику и о войне, которую пятнадцать лет тому назад юный Герейн Лавенг, возвратившись из Сумерек, вел за собственный престол, отзывался не иначе, как о "буче, которую устроили бессмысленные мальчишки, пороть их некому".
Что не помешало ему взорвать собственноручно построенный мост, когда по нему шли тяжелые танки лорда Аверохи. Шли на Катандерану, чтобы помешать войти в столицу королевским войскам.
Когда Кунрада расстреливали, говорят, он крикнул: "Не воображайте, что я сделал это для сопляка Лавенга!"
В учебниках, конечно, писали иначе, тем более что Авероха оказался временно блокирован на южном берегу Перекрестка, хотя его саперы и возвели новую переправу за сутки буквально из ничего. Сутки промедления стали решающими. Герейн беспрепятственно занял столицу и получил свою корону.
Архитектор Илен, невысокий, сухопарый, в неромантичных круглых очках и канцелярских нарукавниках, стал героем восстановленной монархии.
Рамиро всю жизнь оставался уверен, что отец просто пожалел постройки двенадцатого века, и университетский парк, и речку Ветлушу.
— Спасибо, — хмыкнул Виль. — Но того, что было на самом деле, я не написал тоже. Просто промолчал. Так что поздравлять особо не с чем.
Принесли блюдо с крупными пресноводными креветками. Розовые усы хлыстами торчали в стороны. Рамиро глянул на соседний столик: мальчишка-фолари непринужденно болтал с Десире и выглядел куда более похожим на человека, чем эта бледная немочь.
Журналист заглянул в свою кружку, поморщился и поджал губы.
— Так в Катандеране пиво варить и не научились, — печально констатировал он. — Каждый раз я, как затраханный патриот, беру "Шумашинское особое" и нахожу, что оно, язви меня в печень, полностью соответствует названию.
— А ты не бери.
— Дурная привычка.
— На Южном Берегу пиво хорошее.
— На Южном Берегу все хорошее, — Виль решительно отставил кружку. — Девушка, принесите "Морское".
— Два.
Рамиро решил посидеть еще часок, все равно снаружи льет. Собеседник приятный, выпить иногда тоже не грешно. Светлое сырое пиво приятно шумело в голове, и вставать не хотелось.
— Только, знаешь ли, не улыбается платить за выпивку с Юга втрое и вчетверо, — продолжил свою мысль Виль. — Эх, было ведь время, когда весь Южный Берег принадлежал нам.
— Угу, триста лет назад. Вспомнил тоже. Они сейчас к Фервору присоединятся, и мы южного пива вообще не увидим.
— Если бы только пива…
Проблема Южного Берега занимала сейчас всех. Бывшая провинция Дара, Южный Берег отделился во время Изгнания Лавенгов, упал под руку удачливого пирата Ливьяно Аманте и с тех пор стоял особняком, торгуя и с Даром, и с Лестаном, пользуясь всеми привилегиями маленькой, но гордой страны, которая владеет одним из лучших портов континента и сидит жопой, то есть… э-э-э… простите, городом Южные Уста на транспортной артерии Дара — реке Маржине…
Рамиро запутался в собственных аналогиях и грустно заглянул в кружку.
— Я бы предпочел, чтобы Южный Берег оставался независимым, — серьезно сказал Виль. — Но кто ж меня спросит.
— Ты ведь политический журналист…
— Ну и…?
— В Совете лордов в последнее время только и разговоров об испытаниях в Ферворе. Я слежу за новостями.
Виль посмотрел на Рамиро, и взгляд у него был мрачный.
— Подробностей хочешь? Я ничего не знаю.
— А что там знать, все на пальцах ясно. Фервор занимает добрую часть Южного континента. Лестан с ними граничит. Дальше только Алое море, потом делянка правнуков папы Ливьяно и мы. Большая часть семей Лестана присоединилась к Фервору сразу же после того, как они взорвали эту хренотень. "Во имя древней дружбы". Хотя доселе эта дружба в основном заключалась в том, что жители приграничных селений воровали друг у друга коз. Хотелось бы знать, не воспылает ли той же древней дружбой и Южный Берег?
— Я вроде не пророк.
— Ты вроде владеешь вопросом.
Кто-то тронул Рамиро за плечо. Художник оглянулся — рядом стоял Ньет и по обыкновению ухмылялся. Девчонка маячила рядом, обхватив себя за тощие плечики — по веранде растекалась знобкая сырость. За домами угрожающе громыхнуло.
— Мы пойдем, — сказал Ньет.
— Погоди, куртку возьми, замерзнете.
Рамиро поднялся — в голове мягко ухнуло, свет чуть расплылся — сунул парню свою куртку.
— Там ключи, если что… в кармане, — неизвестно зачем пояснил он. — Виль, пошли внутрь, а то околеем тут. Обсудим… вопросы дружбы.
Заходя в теплое и ярко освещенное нутро кафе, Рамиро оглянулся.
Ньет и Десире как раз шагнули с террасы под ливневые струи, снова громыхнуло, их силуэты выхватило вспышкой молнии.
Одна куртка на двоих, из-под нее торчат четыре трогательные ноги, ладошка Десире сползла на тощую Ньетову задницу…
— Родич твой? — поинтересовался Виль из-за спины. — Лара тебя прикончит, если узнает.
— Угу, вроде того. Может, не узнает.