К его удовольствию, Марта чуть покраснела.
– Это моё нерабочее время, – ответила она с вызовом.
– Да, конечно, – его губы дрогнули, всё внутри ликовало от полученной возможности выплеснуть хотя бы немного желчи. – Впрочем, рабочую этику никто не отменяет даже вечером. И ночью.
Её румянец стал ярче, в глазах загорелся яростный огонёк.
– Я в курсе, – процедила Марта.
– Продолжайте работать, – велел Давид, утыкаясь в документ перед собой. – Отпуск перенести нельзя, вам это известно. За неделю до вас будет отдыхать Карл, вы замещаете друг друга во время отсутствия. Графики составляются не для того, чтобы украшать стену. Можете быть свободны.
Он даже не осознавал, что именно читал, хотел просто создать видимость высокой занятости.
– Да, доктор Сезар, – раздался сдавленный ответ.
Он отчётливо слышал, как она сказала «сволочь», когда оказалась у двери.
– Кстати, сегодня задержитесь, Марта, нужно разобрать новые реагенты, – бросил он ей в спину.
В ответ раздалось рычание, а потом сдержанное:
– Да, доктор Сезар.
– И не рычите. Вы же не одна из наших подопечных, – и назидательно добавил: – Не забывайте об этом.
Он ни о чём не жалел. Этой девице стоило умчаться прочь ещё в самом начале разговора.
Помня о стеклянных стенах своего кабинета, Давид не стал вновь разглядывать ключ, но думал о нём каждую следующую секунду.
Итак, Лотти была одной из тех, кого они изучали в лаборатории!
«Нейм», организация, в которой последние два года работал доктор Давид Сезар, была особо секретной частной исследовательской компанией, работавшей с одним-единственным заказчиком. Кто их заказчик, не раскрывалось, но Давид предполагал, что это государство. Указания «сверху» обычно передавала Карина Брасс, и формулировка всегда звучала безлично: «велели», «сказали», «потребовали».
Лаборатория располагалась в промзоне Аннебурга, второго самого крупного города после Сантамарины, и выдавала себя за фармкомпанию. Три современных корпуса с фасадами из бежевого камня и тёмного стекла собрались вокруг небольшой площади. В двух находились исследовательские центры и лаборатории, один был жилым. В последнем обитали химеры. Объекты исследований.
Это были, если говорить просто, полулюди-полузвери. Среди коллег не считалось правильным обсуждать подопытных, но Давид всё равно знал, что отношение к химерам разнилось. Одни считали их монстрами, чудовищами и относились одновременно с суеверным страхом и желанием познать сущность. Другие воспринимали как уродцев, по неясной ошибке природы появившихся на свет с ненормальностями, и испытывали брезгливое любопытство. Третьи видели в них людей со сверхспособностями, восхищались и едва не завидовали.
Сам Давид придерживался нейтральной позиции. Химеры представляли для него чисто научный интерес. Объекты с сильным отклонением от нормы. Он считал важным для себя, как для учёного, абстрагироваться от оценочных суждений, эмоционального восприятия, даже в какой-то степени любого мнения, чтобы сделать процесс изучения как можно более объективным. В «Нейме» пытались выяснить, что стало причиной отклонений, каков был их характер и, наконец, можно ли их использовать во благо человечества.
Аномальность химер оказалась весьма неоднородной. Одни постоянно имели черты и людей и зверей, другие умели призывать животную сущность, третьи трансформировались бесконтрольно.
Организация была секретной, ключ от комнаты жилого комплекса не мог оказаться у Лотти случайно: она жила здесь. Она была химерой. Это добавляло варианты в список возможных причин побега. Скорее всего, случилась непроизвольная трансформация.
Но теперь важно было уже не это…
Она наверняка знала Давида! Он мог не узнать её, но она-то подошла не случайно! Узнала доктора Сезара и… решила соблазнить? Для чего?
Давид не заметил, что смял тот самый лист, который якобы увлечённо изучал во время разговора с Мартой. Он разжал пальцы, глубоко дыша. Если кто-то в «Нейме» узнает, что он отирался в «Вонючем Дне», его ждут проблемы. Общество самых отъявленных преступников города в глазах сверхсекретной организации – вполне уважительная причина для увольнения или даже внутреннего расследования, которое могло привести к более серьёзным последствиям.
Более того, химеры считались практически неприкосновенными. И если другому сотруднику могли бы простить некоторую неосмотрительность в связях, то Давиду Сезару – вряд ли. Его характер тут терпели только потому, что он крайне эффективно управлял своим отделом. Но слишком многие с радостью попрощались бы с неуступчивым коллегой.