- Ты это, насчёт трудящихся, - ехидно замечаю я.
- И это, тоже, - так же ехидно ответила она. - Мы первые обнаружили площадки, значит и привилегий у нас больше.
- Она права, - поддерживает её Яна.
- В плане безопасности, это место самое выгодное. С моря трудно подобраться, только одна тропа, но мы её перекроем забором и поставим стражу, а на плато расположится город, он станет служить буфером от вторжения сверху. Власть города должна находиться в наибольшей безопасности, поэтому поддерживаю эту идею,- спокойно произносит Аскольд.- У нас гости,- неожиданно говорит он, внимательно вглядываясь в темноту. Действительно, справа по берегу идут люди.
- Что за путники сюда пожаловали? - всматриваюсь я в том направлении.
- Ночью нормальные не ходят, - поджимает губки Лада.
- Шли бы вы в лагерь, девочки, - бросает Аскольд.
- Их трое ... точно, трое, - замечает глазастая Яна. - Думаю, мальчики, в случае чего, вы справитесь, - уверенно говорит она, хищно раздувая ноздри.
- Ладно, сидите, - Аскольд по своему обыкновению усмехается, он всё просчитал и думает, что произойдёт нечто забавное.
Фигуры медленно приближаются, их трое мужчин весьма крепкого телосложения, в руках держат толстые палки. Когда равняются с нами, я понимаю жену, "ночью нормальные не ходят", они мне сразу не понравились, лысые, морды в щетине, татуировки вызывающе бьют синевой, глаза наглые, маслянистые.
- Здорово, братаны, - вякает один из них. - Греетесь под луной, - хохотнул он, думая, что остроумно шутит.
Краем глаза отмечаю, как Аскольд выудил на свет божий, длинный кусок обсидиана, острого как бритва и понял, если начнут мутить, шансов у "братанов" никаких.
- Живёте там? - указал тот взглядом на скалы, где виднелись отблески от костров. - Далеко, - глубокомысленно изрекает он.
"Братаны" явно изучают нас. Они видят: один из нас, Аскольд, что-то аспиранта, худощавый, с неказистой бородкой, вроде бы слякоть, но их сбивает с толку, очень уж он спокоен. Я также не выделяюсь телосложением, слегка покрепче, но не намного. Семён крупный, но несколько рыхловат, тоже не противник.
Видно всё, прокрутив в своих мозгах, они решили действовать: - Братаны, баб у вас многовато, одну отдайте, миром разойдёмся.
Лада вспыхивает словно факел, глаза сверкнули как два боевых лазера, испепеляя подонков ненавистью. Яна, напротив, язвительно улыбается, с пренебрежением бросает: - Шли бы вы своей дорогой, козлы, не ровен час, обделаетесь в штаны, вонять будете, хотя, вы и так смердите, хоть нос зажимай.
- Во, чешет! - восхищается главарь, - решено, мы заберём эту тёлку.
Что произошло всей момент, за гранью соображения, Семён с рёвом взбесившегося ишака вскакивает на ноги и влепляет такую мощную оплеуху, что звучит характерный треск ломающихся шейных позвонков, голова у урки откидывается назад, он подает, некоторое время бьётся в конвульсиях, взбрыкивает ногами, разбрасывая прибрежную гальку, и затихает в нелепой позе. Все замерли, возникает тишина, лишь волны шуршат по обкатанным камням.
Семён сам в ужасе от содеянного, глаза наливаются слезами, руки трясутся, но урки это поняли по-своему, они решили, что у парня "сносит крышу" и он сейчас пойдёт в разнос и начнёт всё крушить на своём пути. Они попятились, расклад сейчас не в их пользу, двое против троих, не считая женщин, хотя я уверен, наших любимых недооценивать нельзя.
Аскольд, поигрывая смертоносным осколком обсидиана, непонимающе спрашивает: - Вы куда, братаны? Мы не договорили.
- Мы не при деле, - скулит один из бандитов, - мы уходим. Против вас мы ничего не имеем.
- Щенки, заберите этого с собой, он оскверняет наш берег, - рыкнул я, указывая на мертвеца.
Подонки, безропотно подчиняются, хватают главаря за ноги и волокут вдоль берега куда-то в ночь. Когда они скрылись, я поворачиваюсь к стоящему как столб Семёну: - Семён Семёнович, а ты опасный тип, уже два жмурика на твоей совести. Как же твои демократические принципы? - я подкалываю его, но понимаю, зря сделал, парень расплакался: - Я не знаю, как это произошло, - причитает он, - как представил, что они будут глумиться над нашими женщинами, так во мне словно лопнула рессора!
Я смотрю на него и удивляюсь, как же раньше не разглядел, какой же он огромный и сильный. А ведь точно, лёгкий жирок под кожей искусно скрывает могучие мышцы, если он рассосётся, то Семён превратится в настоящего терминатора, это открытие меня несколько шокирует, а Аскольд смотрит на Семёна с всё возрастающим уважением.
- Ты всё правильно сделал, - обнимает его Лада. - Не терзайся так, мальчик, пусть они скулят, мир избавился ещё от одного негодяя. Разве это не прекрасно?
Яна нервно ходит по пляжу: - Сволочи, сволочи, весь вечер испоганили! Айда купаться!
- Ночью у берега много акул, - резонно замечает Аскольд, с обожанием глядя на свою жену, которая сейчас похожа на воинствующую амазонку.
- И чёрт с ними! - Яна уже в одном купальнике, сбегает к морю и, не раздумывая, ныряет в воду и её тело освещается призрачным сиянием. Ну, что можно сказать на это безрассудство! Мы все, и даже зарёванный Семён, лезем в воду.
Благодать. Море освежает наши разгорячённые тела, огненные вихри светящегося планктона, закружились вокруг в хороводе, восторг переполняет души, а где-то в отдалении рыскают голодные акулы, но и в это раз нас бог милует.
Гл.8
.
Мужика, которого уличили в краже сковородки, секли несильно и не долго, но орал он так, что с ближайших утёсов осыпались камни и птицы испуганно взмывали ввысь.
Эта экзекуция производит ошеломляющее действие, двое мелких воришек, поспешили сознаться в кражах имущества и отдать хозяевам их вещи.
Мне было неловко от того, что пришлось прибегнуть к физической расправе, но совесть меня долго не мучила, наверное, во мне говорят гены казаков, что испокон веков осаживались по моей линии и закрепились в крови. Такого рода наказания у них норма. Мой прадед был атаманом донского казачьего войска, и последующие предки не ниже атаманов.
И всё же, глядя на мужчину средних лет, который после наказания, в одиночестве скулил на мокрой гальке, мою душу что-то кольнуло, меня поразил вид его одиночества, никого нет рядом с ним, он один и непонятно зачем он украл сковородку, которую так и не нашли. Наблюдая за ним, во мне появилось сомнение, что вообще была кража, что-то не вяжется с его тщедушной фигурой и лицом сельского учителя. А вдруг произошла судебная ошибка, и его избили по наговору? Меня словно окатили из холодного душа, я встрепенулся и с тревогой посмотрел на Аскольда.
- Не жалей, это не твой больной, мой пациент и я знаю как с ними вести диалог, - мой друг вызывающе взмахивает бородкой.
- Я не об этом, - мрачно произношу я, - не было никакого дознания, по словам лишь свидетелей ... так можно докатиться неизвестно до чего. А вдруг он не причём?
- Свидетелей было три, а это вполне достаточно, - невозмутимо произносит Аскольд.
- Но сковородку так и не нашли. Что на это скажешь?
- Не раскаялся, - в его взгляде появляется лёд. - Но это дело поправимо, я ему дал тайм аут, не скажет сейчас, пообещал скормить его акулам.
- Ты не слишком много на себя берёшь, - с угрозой говорю я.
- Пообещал, не значит, что сделаю, - усмехается Аскольд. - Но ... вроде как он дошёл до необходимой кондиции, не обращая на мой протест, идёт к бедолаге, втыкает рядом с ним копьё и, вздыхая, произносит: - Мне жаль это делать, но придётся тебя отдать акулам.
Несчастный затравленно глянул на спокойное лицо Аскольда, затем переводит взгляд на море и в ужасе округляет глаза, совсем рядом чертит воду огромный плавник.
- Почему ты так уцепился за эту дурацкую сковородку, она не стоит твоей жизни? - Аскольд с сожалением вздыхает, подзывает двух охранников и приказывает: - Связать и скинуть с той скалы, там глубины и много акул.
Только я встрепенулся, чтобы запретить этот чудовищный приказ, как мужчина рухнул на колени и, разбрызгивая слюни и сопли заголосил: - Там она, под корнями можжевельника.