- Слава, - протягивает он руку.
- Никита, - отвечаю ему на рукопожатие.
- Теперь мы знакомы.
- Всё равно, глупо. Мне уже ничем не поможешь, - я вновь пытаюсь встать, но меня словно толкнули в грудь.
- У меня в обойме осталось четыре патрона. Если завалю пару ублюдков, может, в Вирии для меня найдётся место, - грустно шутит он.
- Ты веришь в славянского бога? - удивляюсь я.
- Я верю в НАШ РОД, - неожиданно тепло улыбается Слава и пытается оттащить меня от дороги, но словно натянулась пружина.
На берегу, по гальке, елозит гусеницами тяжёлая техника. Вот десантники находят дорогу между склонами, и вездеходы ползут наверх.
С ужасом наблюдаю, как бронированные машины показываются на поверхности и направляются прямо в мою сторону. Слава отползает за камни, приготовил к стрельбе свой переделанный газовый пистолет.
Из передней машины заметили меня, вроде дёрнулись давить, но, затормозили. Я прекрасно понимаю, чего они испугались, вдруг у меня граната. Обхватываю покрепче копьё, молю, чтоб из люка кто-нибудь показался, тогда я дам волю своему праведному гневу.
Звучит пулемётная очередь. Пули выбили каменную крошку в непосредственной близости от меня. Интуитивно пытаюсь отползти, но меня словно дёргают обратно.
Наверное, они посчитали, что я ранен, люк откидывается, на землю спрыгивают несколько упитанных десантников, слышу французскую речь. Они неторопливо подходят, пальцы держат на спусковом крючке, вижу напряжённые лица, они боятся, ещё чуть, чуть и выстрелят. Решил не провоцировать, не двигаюсь, они подходят совсем близко. Подкорковым мозгом чувствую, Слава сейчас будет стрелять, крепче сжимаю копьё.
Бутафорно звучат выстрелы, они нелепы после оглушающих взрывов ракет, но два захватчика валятся на оплавленную землю. С яростным криком я швыряю копьё, оно с хрустом перебивает позвоночник, ещё один десантник, даже не издав крика, падает. Вот теперь всё! Звучит лихорадочная стрельба, бок обжигает жгучая боль.
.....................................................................................................................
Река Времени. Меня мучают ведения, вижу множество миров, они взаимосвязаны друг с другом, то переплетаются, то расходятся на невообразимо огромные промежутки времени, затем сливаются в неожиданных интерпретациях. Мозг работает на пределе, я не хозяин ему сейчас, КТО-ТО включил программу и производит манипуляции на уровне эфемерно малых нейронах.
Я словно в невесомости, мимо плывут необычные существа, капли крови окружают меня со всех сторон и не падают вниз. Князь Аскольд, словно плывёт навстречу, глаза полные тревоги, он обхватывает меня, тащит к искрящейся стене, сознание уплывает, я умираю.
.....................................................................................................................
Кто же так выводит мелодичные трели? Мне прохладно, глаза закрыты, сознание просыпается и с ним ощущение жизни. Шевельнулся, я в мягкой постели. За окном заливается птаха. Вот трудяга! Осторожно приоткрываю глаза. Утренние лучи солнца на миг слепят и наполняют сердце радостью. Я жив!
Окно открыто настежь, на ветке сидит серенькая птичка, с упоением щебечет. Да это же соловей!
- Очнулся, племяш? - слышу непривычно участливый голос. Скашиваю глаза. Напротив, стоит мой дядя, взгляд серьёзный. Неужели переживает? Чуть в стороне - братья Храповы, как всегда подтянутые, мышцы литые, стальными буграми застыли под кожей цвета бронзы - значит я в санатории.
- Давно я здесь?
- С неделю. Весь бок был разворочен, Семён целый день тебя сшивал, хорошо, что родник необычайной целебной силы, с пяток пуль в животе сидело. Где ж ты умудрился их поймать?
- На войне, - ухмыльнулся я.
- Отморозков ещё хватает, - подумал о своём Игнат. - Ты как то аккуратнее будь, мать чуть с ума не сошла, Лада вся извелась.
- Где она?
- Бульон разогревает.
Скрипнула дверь, бесцеремонно протиснувшись между братьями Храповыми, влетает моя Ладушка, лицо мокрое от слёз, но глаза лучатся радостью и нежностью прижимается ко мне, целует: - Я так боялась,- шепчет она, - на тебе живого места не было. Что произошло? Аскольд молчит. Это что, люди Вилена Ждановича напали?
- Они не причём, - прижимаю её к груди, - это другое, весточка от нашего старого мира.
- Как же так, я не понимаю?
- Не забивай себе голову. Всё прошло и не вернётся вновь. Все живы, это главное.
- Не прессуй мужа,- хмыкает один из братьев,- он неделю не ел.
- Ой, я сейчас! - восклицает жена, одаривая взглядом полным любви.
Через минуту комната заполняется народом. Лада тащит казанок с благоухающим бульоном, следом семенит Яна, мать протягивает мне руки, плачет. Ярик теребит меня за рубаху, Егор по-военному делает отмашку рукой, скупая улыбка, словно нехотя скользнула по его обычно всегда невозмутимому лицу. Семён, рассерженный как медведь, у которого отобрали мёд, пытается всех отогнать от моей постели, затем обречёно махнул рукой.
- Рад, что всё обошлось, теперь точно будешь жить, - он высыпал на мой живот тяжёлые пули. - И где ты смог столько поймать?
- Места надо знать, - ухожу я от ответа. Не хочу говорить, что происходит, или будет происходить, на нашей родной земле. Ох, как серьёзно надо задуматься о смысле нахождения нас здесь, тварей из Разлома необходимо уничтожить именно сейчас, иначе в будущем ждёт нас "демократия" с её танками, авианосцами, самолётами и ракетами.
Наслаждаюсь едой, это нечто необыкновенное. Так вкусно! Кровь весело бежит по артериям, разнося силу по всему организму.
- Божественно! - нахваливаю стряпню Ладушку. - Мне б добавки!
- Обойдёшься! - хмурится Семён. - Хочешь заворот кишок получить? Неделю лишь воду в тебя вливали.
- Жаль, - облизнулся я.
- Вечером разрешаю съесть кусочек варёного мяса, - сжалился несносный сероглазый верзила, - но очень маленький, добавляет он непререкаемым тоном.
Болеть иногда так приятно. Особенно когда у тебя почти ничего не болит. Вода из родника действует как мощное обезболивающее.
Полностью расслабился, по утрам слушаю соловья. Общаюсь с родными, друзьями. Стараюсь ни о чём не думать. Но, через недельку, другую появляется желание окунуться работу. Это как зуд в ... пятках.
Не обращая на протесты Семёна, потихоньку спускаюсь к морю, хожу по сверкающей чистотой гальке, захожу по колено в воду, Лада с сыном всюду сопровождает.
Затем Храповы занялись моей физической подготовкой. Каждый день лечебная гимнастика, купание в море. И вот, наконец-то, швы становятся эластичными, а в мышцах - сила.
Я благодарен Семёну за лечение, но он смотрит на меня несколько странно, утверждает, что шансов выжить у меня не было, а если б даже выжил, то потребовались долгие годы реабилитации, затем - инвалидность. Оказывается, у меня была прострелена печень, разорвано лёгкое, перебиты мышцы, а внутренности буквально намотало на пули.
Наконец я рассмотрел наше первое прибежище. Храповы делают из него великолепный санаторий. Весьма умело строят два комплекса из камня и бетона, но и дерева в избытке, веранды, площадки для приёма солнечных ванн, разнообразные тренажёры на различных уровнях, бассейны, искусственные водопады, насадили деревьев, разбивают клумбы, газоны, засыпают многочисленные дорожки галькой взятой на побережье, вырубают в скале лестницу, чтоб удобнее спускаться к морю.
Работников хоть отбавляй, в основном ребята крепкие, весёлые, трудятся с воодушевлением, но и отдыхают в полной мере, правда, несколько своеобразно, относительно моего понятия. Некоторые качаются на тренажёрах, другие борются, фехтуют на мечах, стреляют из луков, метают копья, бегают по склонам и т.п. Как говорится, братья подбирают кадры исходя своего понимания. Единственно, кто резко диссонирует со всеми, свита Миши Шаляпина - давно не видел таких угрюмых рож. Они всё делают, чтоб ничего не делать, за что и поплатился один из них, говорят, его скормили акулам.
Игнат, на отдельной площадке, строит добротный дом, удивляет, зачем он стремится делать два этажа? Наверное, пережитки прошлого. Дядю моего не переделать. Как только я пошёл на поправку, он вновь стал смотреть на меня с пренебрежением, с насмешкой. Надюха, напротив, само радушие, кажется, вот-вот хлынет мёд - удивительно странная парочка. Часто вспоминаю тёмное лицо Славы и пронзительно светлые глаза. Хочется верить, он попал в Вирий, куда так стремился после смерти. То, что его убили натовцы, не подлежит сомнению. Мне грустно и жаль его, но, без таких как он, Родина обречена. А ещё мне по ночам иногда снится человек, которому суждено в будущем родиться на нашей многострадальной земле. Высокий, с ясным взором, прейдёт он Севера, неся свою веру, к народу, погрязшего в грехах, но у этого народа серая кожа, они дети чужого бога. Не поймут его светлые мысли, принесут в жертву своему кровавому божку. И после смерти не оставят в покое, на его святости взрастят гнилую идею и, держа её как знамя, начнут закабалять народы.