– Под вагон! Под вагон! – закричал Чань и первым юркнул туда. Камни кололи колени и локти, но он перекатился на другую сторону. Когда из-под вагона появилась голова мисс Темпл, он подтянул ее за плечи, они вскочили и рванулись к следующему поезду. Девушка приподняла подол платья (сумочка раскачивалась на ремешке) и сосредоточила все внимание на том, чтобы не споткнуться.
Выбравшись из-под еще одного поезда, Чань наконец оглянулся: полиции видно не было. Он вздохнул с облегчением. Если бы их искали специально, то констебли так легко бы не сдались. По количеству полицейских на вокзале он догадался, что им приказали заниматься пассажирами в целом, а продолжать погоню – значит оставить остальных пассажиров без надзора. Кроме того, не обладая знаниями Чаня обо всех потаенных уголках Строппинга, перегруженные работой полицейские, видимо, решили, что беглецы неминуемо вернутся к их кордонам и там их поймать будет значительно легче.
Свенсон также выполз из-под поезда, весь перепачканный сажей.
– Вы сказали правду о беспорядках, – обратился к нему Чань.
– Великолепно, не правда ли? – пропыхтел Фелпс, уже стоявший позади доктора.
– Кто мог приказать ввести подобные меры?
– Множество круглых дураков, – ответил Фелпс мрачно. – Иначе говоря, Тайный Совет.
Каншер появился сразу после Фелпса, придерживая свою мягкую шляпу, пока выползал из-под вагона. Чань взял мисс Темпл за руку, гордясь тем, как хорошо она справилась с затруднительной ситуацией. Несмотря на выплеск эмоций в поезде, это была та же Селеста, сохранившая разум и самообладание на дирижабле.
– Сюда. Здесь лестница.
Боковой выход с железнодорожных путей на Хеллиотт-стрит Чань всегда ощущал своей частной собственностью, после того как обнаружил его в украденном отчете Королевской инженерной службы несколько лет назад и начал осторожно использовать. Когда они поднимались по металлической лестнице, под ногами путались старые газеты, тряпки и даже пустые бутылки. Мисс Темпл освободила руку, чтобы прикрыть нос и рот.
– Вы еще не задохнулись? Ужасное зловоние!
Чань практически не чувствовал запахов, но, когда скосил глаза наверх, увидел, что какая-то непонятная груда загораживает им путь. Он поднялся и неуверенно ткнул носком кучу тряпья. Это оказался труп мужчины, низкорослого и старого, пролежавший здесь не менее недели.
– Ступайте осторожно, – сказал Чань идущим позади и потом предупредил мисс Темпл: – Не нужно, чтобы ваше платье касалось земли.
Еще два трупа загромождали верхнюю площадку лестницы, они были привалены к металлической двери, как мешки с зерном. Две женщины. У одной рассечен лоб. Рана гноилась и опухла, как треснувшая мебельная обивка. Лицо второй обернуто шалью, за исключением открытого рта, где виднелся ряд сточенных темных зубов. Чань повозился с замком, пнул дверь, и она открылась. Два трупа вывалились под холодный свет Хеллиотт-стрит. Он перешагнул через них и ступил на брусчатку – Хеллиотт-стрит, как всегда, была пустынной. Каншер помог закрыть дверь, снова запечатав трупы в их склепе. Кардинал вытер руки о плащ Фойзона и удивился тому, что стало с его городом за такое недолгое время.
– В конце улицы, – объяснил он, – расположен Риджент-стар – самый скверный перекресток в городе. В каждом из его грязных переулков сдаются комнаты, где можно укрыться…
Мисс Темпл соскребала что-то с подошвы, но теперь выпрямилась, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Если ни у кого нет других предложений…
– В общем-то, у меня есть, – ответила Селеста. – Я прежде не вспоминала об этом или, скорее, считала, что смогу найти наших врагов только по их собственным подсказкам – в любом случае я поступила глупо, не оценив значения месье Масси, моего портного. Как вы можете догадаться, женщина со средствами находится в постоянной осаде, как Константинополь: она должна выглядеть модно, и поэтому ей обязательно нужно приобрести вот эту ткань, вот такую бахрому и даже, уж простите, абсолютно ненужный ток[1]. Я так привыкла к повышенному вниманию, даже от дражайшего месье Масси, что не обратила внимания на его приглашение посмотреть рулон элегантной ткани, который, как он клялся, только что прибыл прямо из Милана. Конечно, я, не колеблясь, отвергла это предложение: темно-красный шелк не только ужасно дорог, но и абсолютно неуместен, кроме, пожалуй, нарядов примадонн итальянской оперы. И все же я думала только о себе, а не о той, кто наверняка купит этот редчайший и изысканный шелк, подходящий лишь для особой комплекции и темперамента.