Потом, чтобы «пробить» противогаз, стали применять ядовитые дымы. Это были тончайшие дымы, из крохотных пылинок чихательного вещества, рассеянных в воздухе.
Дымовые частицы часто настолько малы, что их не удается разглядеть даже самому острому глазу. Но по сравнению с молекулами газа это настоящие великаны, медленно плывущие в воздухе. Вот почему они не проникали в глубинные лабиринты угля, а, минуя его тесные канальцы, пробирались в промежутках между зернами прямо под маску, ко рту, носу, глазам солдата. Чихая, кашляя, он судорожно срывал с себя проти-вогаз и оказывался в поджидавшем его облаке еще более страшного ядовитого газа.
Но и от дымов нашли спасение: над слоем угля в противогазе уложили еще особый противодымный фильтр — из войлока, ваты, шерсти.
Потом добавили еще один защитный слой — сухой химический поглотитель. Это вещество должно было обезвреживать газ, почему-либо прорывавшийся сквозь угольные зерна.
Так противогаз становился все совершеннее и совершеннее. В умелых руках он был надежнейшей защитой. Противогаз предохранял от всех ядовитых дымов и от всех газов — удушающих, отравляющих и слезоточивых.
Только против одного газа он оказался бессильным.
Однажды в немецком городке Геттингене некоего почтенного врача пригласили к юноше, пораженному странной болезнью.
Тело больного было покрыто пузырями и волдырями, руки распухли, глаза воспалены. Он напоминал человека, пострадавшего на пожаре, но, по его собственным словам, он не обжегся, а отравился.
Он говорил с заметным иностранным акцентом, и в рецептную книгу врач записал его под именем Николая Зелинского.
Это происходило еще задолго до первой газовой атаки, задолго до мировой войны — в 1886 году.
Николай Дмитриевич только что окончил Одесский университет. Для усовершенствования в знаниях его командировали за границу. Он поработал некоторое время практикантом в Лейпциге, потом направился в Геттинген, к профессору Виктору Майеру. Здесь Николай Дмитриевич и отравился необычайной отравой.
Он приехал в Геттинген изучать свойства нового химического соединения, тиофена. Это вещество открыл Виктор Майер в смоле, которая образуется, когда выжигают из каменного угля кокс. По многим, чисто теоретическим соображениям тиофен очень заинтересовал химиков. И в течение нескольких лет сотрудники и практиканты Майера только тем и занимались что изучали тиофен и его производные.
В химии есть вещества, которые стоят как бы во главе целых «семейств» родственных продуктов. Это вещества-родоначальники. Они образуют ствол родословного древа, от которого опытные химики умеют получать тысячи и даже десятки тысяч ответвлений.
Тиофен, открытый Майером, как раз был одним из таких веществ-родоначальников. И в лаборатории Майера усиленно выращивался и развивался тиофеновый «род». Сотрудники Майера каждый месяц создавали все новые и новые производные тиофена и изучали их свойства. Вновь прибывшему русскому практиканту Майер также предложил получить одно из веществ тиофенового ряда.
Этому будущему детищу тиофена заранее было дано имя, звучное химическое имя — тетрагидротиофен.
Николай Дмитриевич составил план и приступил к работе. Когда химик синтезирует новое вещество, он поступает подобно садоводу, который терпеливым отбором создает из какой-нибудь дикой вишни и черемухи небывалый еще сорт плодов. Синтез нового вещества ведется в несколько приемов. Шаг за шагом химик вводит в молекулы исходного продукта одни составные части, удаляет другие, снова вводит новыечастицы и в конце концов, через ряд Промежуточных веществ-помесей, получает искомый «плод».
В качестве исходного вещества Зелинский взял этиленгликоль — соединение, получаемое из обыкновенного винного спирта.
Этот гликоль он превратил в этиленхлоргидрин.
Этиленхлоргидрин — в тиодигликоль.
А из тиодигликоля получил дихлордиэтилсульфид. Вещество это было получено еще в 1822 году химиком Депре, однако в чистом виде его впервые получил Зелинский.
Это была последняя ступенька на пути к конечной цели — к тетрагидротиофену. Но тут Николай Дмитриевич неожиданно оступился.
Вечером того дня, когда он изготовил дихлордиэтилсульфид, молодой химик почувствовал в кистях рук неприятный зуд. Он взглянул на них и увидел, что они покраснели и опухли.
«Пустяки, пройдет!» решил он.
Ложась спать, Зелинский по привычке потянулся, погладил бока. А утром он обнаружил на теле две широкие красные полосы — там, где он накануне провел руками.